В выходной приехали Майоровы и Клава с Гориком, пришел Михаил Сергеевич. Пришлось заново все рассказывать. Только рассказал — приехал Кучеров, но он уже все знал от отца.
— Не знаешь, кто написал донос? — спросил Горик.
— Дочь хозяев дома, в котором жили Аржанковы.
— Ах, вот оно что! — воскликнула Клава. — Можно представить, как им допекла Ксения. А перед этим успела выложить всю подноготную.
— Да что об этом говорить! — сказал Сережа. — Толку-то от этого? Я вот что думаю: Петя не скрывал своего происхождения — анкета тому доказательство, и надо обжаловать исключение, не теряя времени.
— Ни в коем случае! — возразил Федя. — Сейчас пошли такие дела, что лучше не высовываться, не подставлять себя под удар. Обжалование не только ничего не даст, но может сильно повредить и Пете, и всем вам.
— Так что же делать? — спросила Галя.
— Пережидать, и тихонечко, не привлекая к себе внимания.
— И сколько времени пережидать?
— Ну, Галя, ну, кто это может знать! — с раздражением сказала Нина.
— Но это мучительно, — сказал Горик.
— А что ты можешь предложить? — вздыхая, спросил Федя.
— Не знаю. Но молча мучиться, ничего не делая... Иди к нам в санитары.
— Может быть, и пойду.
— Только не сейчас! — воскликнул Федя. — Ни в коем случае! Можешь напороться на мерзавца, который на тебе карьеру сделает.
— Перестаю понимать, что кругом делается и зачем, — говорит Клава — и какими средствами...
— Не надо, — прерывает ее Сережа. — А то мы так далеко зайдем.
— А то мы вдруг догадаемся, — говорит Горик, — о чем и о ком вы говорите.
Засмеялся даже отец, не сказавший до этого ни слова.
— А ты, Гриша, — говорит Кучеров, — постарайся удалиться до того, как придет письмо из Петиного института. Это осуществимо?
— Вряд ли, — сказала Галя. — Надо ждать две недели.
— А я уже увольняюсь.
— Это хорошо, — сказал Михаил Сергеевич. — Но как это тебе удалось?
— Наш главный бухгалтер — порядочный человек. Он мне посоветовал написать заявление задним числом, написал на нем «не возражаю» и пошел с ним к директору извиняться, будто он замотался и забыл об этом заявлении. Завтра должен получить расчет.
— Какая умница! — сказал Сережа.
— Свет не без добрых людей, — сказала Лиза.
— Ты смотри! — сказал мне Горик. — И среди бухгалтеров бывают умные люди.
Что касается меня, то согласились с Федей, чтобы я никуда не ходил — ни обжаловать увольнение, ни поступать на работу. Посыпались советы: ни о чем не думай, ни о чем не беспокойся — все равно это ничего не даст; приходи в себя, рисуй, встречайся с друзьями.
— Клара поступила в институт, а ты ее и не видел, — говорит Лиза.
— Пекса давно не был, — говорит Галя.
— Совет мудрецов окончен, — сказал Горик. — Пойдем покурим? Тогда мы еще не курили. Оделись и немного прошлись.
Я тебя увел от всяких советов. Помолчим? Ни рисовать, ни читать — ничем не могу заняться, ни на чем не могу сосредоточиться, ни с кем не хочу встречаться. Пришел Кучеров — я оделся и ушел. Живу как в густом тумане, даже во времени не всегда ориентируюсь. Дома меня не трогают, не досаждают никакими разговорами и советами. Часами брожу подальше от центра, чтобы не встретить знакомых. Не знаю, сколько прошло времени, когда там, где меньше всего можно было этого ожидать, я наткнулся на нескольких соучеников. Они меня окружили.
— Ты хлопотал о восстановлении?
— Нет. Это ничего не даст.
— Да, напортил тебе твой друг.
— Какой друг?
— Тот, что приходил тебя защищать.
— Ну, приходил, защищал. Чем же он напортил?
— А ты что, ничего не знаешь?
— Я же вам говорила, что Петя тут ни при чем! Не может быть, чтобы с его согласия...
— Да о чем вы говорите?
— Ты его после собрания видел?
— Нет, да что случилось?
— Понимаешь, он сказал... Ну, этой, рыжей... что чего они на тебя взъелись... что ты тут не один такой — таких тут много.
— Не может этого быть!
— Но я сам слышал, и не только я.
— И я слышала. И рыжая сама рассказывала об этом.
— Ох, какая подлость! Еще только этого не хватало.
— И знаешь, что она ему ответила? «Передай своему Горелову, что это ему не поможет».
