Ох, какой чудо-мост мы построили! Он на двух быках, которые стоят, как две средневековые башни, три пролета ажурных металлических конструкций, на здешнем заводе нам соорудили их.
Заводу в первую очередь и нужен этот мост. Теперь от поселков на левом берегу до цехов рукой подать, можно и пешим ходом идти на работу. А за поселками леса и горы, там, говорят, хорошая охота. Но я никогда не любил стрелять, шалить с ружьем, ходить на зверя или птицу.
Жилось мне в этих местах хорошо. Сперва нашли угол в избе у Ольги Струевой, она дом содержит чисто, имеет свою козу, бережет ее. Поила меня по утрам козьим молоком и говорила: без молока этого ей никак нельзя, потому что грудь вся внутри изъедена. Наверное, это так, потому что Ольга по ночам надрывно и густо кашляет, так что иногда дребезжат стекла в окнах, но домашние к этому кашлю привыкли, не обращают внимания. Я узнал, что ей сорок три года, и был удивлен, потому что на вид она выглядит старой, правда, в движениях ловка, еще ходит на завод, работает упаковщицей и считает работу свою легкой и чистой. Наверное, так оно и есть, потому что прежде Ольга трудилась чистильщицей в ожигательном цехе. Сейчас этого цеха нет; вернее, его перестроили, а еще лет пять назад он был, и стоял в нем ядовитый угар, фартук сгорал от серы, хлюпала под ногами кислота, из-под ногтей чистильщиц сочилась кровь. Тяжкая, однообразная, тупая работа и заработка давала немного, на ней более трех лет мало кто выдерживал. Ольга отработала шесть. Да и куда ей было деваться с двумя детьми и матерью-хромоножкой! Муж вернулся с гражданской инвалидом, пять лет работал на прокатке, чтобы можно было обустроиться, обжиться, но работа адская, сердце у него не выдержало, он умер прямо в цеху. Я отдавал Ольге половину своей получки, она каждый раз смущалась, отмахивалась; ну зачем же вы так много-то даете, да разве можно столько за постой платить, но я видел — она радуется деньгам. Каждый раз, как получала их, бежала в кооператив, покупала детям обновки. Обо мне она заботилась хорошо: и воды горячей приготовит, когда я вечером приходил со стройки, и белье всегда чистое, ну и молоко козье. Так бы, наверное, я и прожил бы у нее до конца работ, если бы не сдружился с заводским инженером Афанасием Захаровичем Прасоловым.
О нем, Верочка, стоит тебе рассказать, благо дорога в Ташкент длинная и я могу писать, сидя на вагонной лавке за столиком. Иногда вагон качает, и почерк от этого видишь какой. Так уж ты извини… Но… Не урок чистописания.
Так вот о Прасолове. Ему под пятьдесят, он образован, носит бородку клинышком, в здешних местах с двадцать третьего года, прибыл сюда ставить завод, разрушенный колчаковцами. Характер у него спокойный, хотя сам он человек чрезвычайно увлекающийся, умеет ладить с людьми. С ним и рабочим хорошо и инженерам.
Прасолов рассказывал мне, что, когда он прибыл сюда, сразу же отправился к красному директору Серафиму Ивановичу Новому. Тот вышел к нему босой, в неподпоясанной гимнастерке, — он и по кабинету своему так расхаживал. Директор подошел к Прасолову, неожиданно дернул его за бородку. „Ты, — говорит, — из купчишек будешь“. А Прасолов и в самом деле из купцов, хотя еще в студенчестве с родней порвал, в кружки ходил. Но удивился такой проницательности Нового. А тот в ответ: „Своей фамилии не знаешь. Прасол — по-нашему, тот, кто торговлей скотом промышляет“. Другой бы, может быть, и обиделся на директора за такой прием, все-таки Афанасий Захарович сюда с мандатом прибыл, как спец, но Прасолов рассмеялся. И, представь, они быстро подружились. А Серафим Иванович оказался человеком толковым, он у Прасолова хорошую инженерную школу прошел, был ему за это благодарен. Я уж застал, Верочка, директора совсем другим человеком, всегда подтянутым, вежливым. Очень хорошо умел слушать. Но о директоре я так, к слову, а хочу рассказать об Афанасии Захаровиче…
Когда завод изготовлял для нашего моста фермы — я уже писал об этом, — Прасолов позвал меня к себе и предложил на отдельных участках заменить клепку электрической сваркой. Тут мы с ним разговорились, и выяснилось, что его давно увлекали идеи Николая Гавриловича Славянова. Ты, может быть, Верочка, и не слышала о таком, хотя Славянов был горным инженером. Но у нас в России часто так случалось: человек трудился на одной ниве, а интересы его лежали в других областях, и именно там он и совершал свое открытие. Сейчас много пишут и говорят об электрической сварке, но изобрел-то ее первым в мире полтавский помещик Николай Николаевич Бенардос, а уж Славянов в Перми создал целую школу электросварщиков, он ведь даже предлагал сварить в конце прошлого века кремлевский Царь-колокол. Прасолов кое-кого из его учеников знал, и тоже этим увлекался, и у себя на заводе не раз применял сварку. Он радовался, когда читал в газетах, что на Украине этим очень серьезно занимаются, создали институт, потому что видел в этом изобретении большое будущее. Он так меня увлек, что мы тут же начали с ним прикидывать, как применить сварку на строительстве нашего моста. Времени это отнимало много. Мне часто уже ночью приходилось идти от завода к поселку, где я квартировал. Тогда Афанасий Захарович переговорил с Новым, и мне выделили пустующую комнату в заводском доме. Это мне было удобно. Переезд мой очень огорчил мою добрую хозяйку Ольгу, но что поделаешь…
