— Значит, вы полагаете, что мы с вами можем встретиться и в другом месте, господин прокурор!
— Возможно… — спокойно ответил тот и улыбнулся.
Потамиани воздел руки вверх, глубоко вздохнул и издал комический притворный стон. Погладив свой шишковатый череп, к которому прилипло несколько прядей засаленных волос, он воскликнул:
— О-хо-хо! Молодость, молодость! Какая ты пылкая, симпатичная и, — не обижайтесь, если я скажу, — несмышленая! Вы — абсолютно честный человек, о чем мы все здесь знаем, а особенно я! А себе вы задавали когда-нибудь вопрос: известно ли это тем, кому надлежало бы знать об этом? Например, вашему патрону, господину министру юстиции, и всем его приближенным?
И снова разговор зашел о бароне Барбу. Ханджиу почувствовал себя весьма неловко; можно было сомневаться в компетенции старого барона, пусть он был консерватором, но все-таки он оставался его министром. Элементарное чувство чести и осторожность не позволяли молодому человеку поддерживать этот скользкий разговор. Возможно, что на этом все бы и кончилось и прокурор мог думать, что он выполнил свой долг перед Буби, если бы Журубица, которая выжидала подходящий момент, чтобы вспомнить давние дела, не подлила масла в огонь.
— Откуда господину прокурору знать все мелочи и всех подлецов? — заговорила она так, словно только и делала, что страдала от всяческих несправедливостей.
— Должен знать! — подчеркнул Панайот. — Такова его профессия, для этого он и поставлен государством.
В отношении Журубицы Ханджиу с самого начала вел себя весьма осторожно. Она ему не нравилась, он считал, что она вовсе не достойна того внимания, какое оказывает ей Буби. Познакомившись с ней и получив приглашение бывать в ее доме, он переступил через свои социальные и профессиональные предрассудки, считая, что эта простушка, удовлетворяющая свои прихоти за счет Буби, никогда не решится чего-нибудь просить у него. И если он не ошибся в отношении ее характера, то в отношении ее ума ему пришлось изменить первоначальное свое мнение. Наблюдая Катушку в разных жизненных обстоятельствах, он понял, что ум у нее весьма живой и куда более ясный взгляд на жизнь и житейские нужды, чем у ее возлюбленного, которого она любила вовсе не так (в этом Ханджиу был уверен), как она это изображает.
Прокурор выразил на своем лице интерес, хотя и не проронил ни слова.
— А это и не трудно, потому что подлецов не так уж много! И одного хватает! — проговорила Журубица, разливая кофе.
— Один, но какой! Вот его-то господин прокурор и не знает! — воскликнул Гунэ. Ему тоже хотелось хоть чем-то досадить Урматеку, который, как говорили злые языки, однажды весьма нелестно отозвался о Гунэ.
Ханджиу молчал, замолчали и остальные.
Не желая упускать эффектно подготовленного момента, Потамиани выпалил:
— О некоем Урматеку вы слыхали?
— Нет! — ответил прокурор.
— Плохо! Потому что он правая рука вашего министра! Это вам не шуточки, с таким человеком следует быть в добрых отношениях.
Все трое залились смехом.
— Великий делец! — воскликнул Потамиани.
— Богатый человек, — подчеркнула Журубица.
— Буби для старого барона по сравнению с ним ничто, — подхватил Ликуряну.
Все начали наперебой пересказывать все, что знали и что слышали про Урматеку. Что забыл Потамиани, то дополнил Гунэ, — и о сделках, и о любовных похождениях Янку. Кое-что вставила и Журубица. Подробно разобраны и истолкованы были и самые последние события: отставка, выборы, награждение, покупка имения, а также все, что было связано с более давней историей — со смертью Дородана.
Пока длился рассказ, Ханджиу напрягал свою память. Под звуки непрерывно повторявшегося имени вдруг перед ним возникла Амелика в розовом платье на балу во дворце, ее серьезное, чуть нахмуренное лицо, очаровательное своей молодостью и привлекательное той уверенностью, которая обещала верную и рачительную жену. У Ханджиу неожиданно вырвался вопрос:
— А у этого Урматеку есть дочь? Правда?
— Есть, как не быть! — тут же отозвалась Журубица. — Наглая злючка!
— А вы не ошибаетесь? — спросил прокурор.
Не ожидавшая подобного вопроса, Катушка произнесла почти шепотом:
