Тамара предложила нам кофе; синие круги под глазами теперь оставались у нес постоянно и стали неотъемлемой чертой ее внешности. Феминистка постепенно адаптировалась к незнакомой обстановке; минут двадцать мы с ней приводили себя в порядок. Наштукатурив физиономии, мы выяснили, что в спешке, спасаясь от потопа, забыли туфли героини. Тамарины туфли оказались на два размера больше, но это все-таки лучше, чем сапоги, и она их надела, недовольно бормоча что-то себе под нос и посматривая на нас с подозрением. Коринна была на телевидении далеко не новичком и считала, что на экране из-за злой воли шовинистов-операторов выглядит на двадцать килограммов тяжелее и на десять лет старше. Это, конечно, иллюзия, но Олегу и Майку пришлось здорово потрудиться, устанавливая свет, чтобы ее ублаготворить.
Готовила я передачу сама, не полагаясь на Лену: то, это она писала для меня после нашего конфликта, меня совершенно не устраивало. Впрочем, это было не слишком трудно; я знала Ремезову по ее статьям и выступлениям, а недавно вышла ее книга «Мой женский век», которую я прочла как раз накануне от корки до корки. Это была художественная автобиография, и читала я ее как психолог, натасканный на психоанализе. Коринна описывала себя как умную, яркую, красивую особу, успешно преодолевшую детские комплексы, справившуюся со всеми препятствиями, которые ставила перед ней жизнь, и «социально успешную».
Но со страниц книги проглядывало существо жутко закомплексованное, поминутно самоутверждающееся за счет своих близких и не слишком близких, и страшно озлобленное. Недолюбленная в детстве, она возненавидела своих родителей и заодно советский строй, да так и не научилась любить, хотя, судя по всему, свою единственную дочь она обожала. Но мужчин Коринна презирала принципиально, хотя одновременно жить без них не могла. В постели. Себя она представляла как необычайно сексапильную и сексуальную особу, но истинного тепла и чувственности в ней не ощущалось, а сквозило лишь холодное самоутверждение за счет мужчин-партнеров. При этом она описывала бесчисленное множество своих любовников и возводила банальный адюльтер в доблесть. О, как она любовалась собой! Как стервозно и талантливо поливала грязью своих недругов, каковыми являлись чуть ли не все окружающие ее люди!
И это чувство горькой обиды на жизнь постепенно преобразовалось в тайниках ее психики в борьбу за права женщин. Все свои неудачи, крупные и мелкие, она приписывала проискам захвативших господствующие позиции мужчин и боролась за освобождение женщин, и от посудохозяйственного рабства, и от дискриминации во всех сферах жизни. Когда я присматривалась к вей, раздумывая, с чего начать программу, мне вдруг стало ее жаль: вблизи она не казалась ни красивой, ни самоуверенной - просто передо мной сидела рано постаревшая, уставшая от постоянной борьбы баба со всё еще хорошей фигурой, которую она подчеркивала обтягивающим топом с большим декольте, так что грудь ее выглядела не по возрасту провоцирующе.
Понятно, почему она то и дело на страницах своей книги представляла себя жертвой сексуальных домогательств, подумала я про себя; если бы и я подавала себя, как перезревший фрукт на блюде, то не смогла бы и шагу ступить, чтобы не оказаться в чьих-нибудь жадных до плоти лапах. Нм она сама, ни ее взгляды мне не нравились, но я должна была отрешиться от своего личного отношения и подойти к делу профессионально. Мне надо было представить ее публике так, чтобы она стала ей симпатична и чтобы эта передача прибавила ей голосов на выборах.
В последнее время я все реже придерживалась жесткого сценарного плана и все чаще давала волю импровизации. Я начала с радостной ноты - с книги; в слегка выспренных, но доброжелательных выражениях я поздравила ее с выходом в свет этого капитального труда - и дала знак оператору, чтобы он показал «Женский век» крупным планом. Реклама никогда не бывает лишней. Коринна тут же стала рассказывать, сколько нервов и сил ей стоило пробить свое произведение в печать. Я прервала ее, сознавая, что издательские сложности зрителям малоинтересны:
