- Но ты ведь, Степа, не дизайнер, - сказал свое веское слово Толь Толич.
После чего Степан заткнулся и стал бормотать что-то себе под нос. Анатолий Анатольевич Крашенинников, несмотря на истинно русские имя, отчество и фамилию и вполне европейскую, без каких-либо особо выраженных семитских черт, внешность, был евреем. Степан Кочетков, как и многие закомплексованные люди, являлся если не ярым юдофобом, то закоренелым русофилом. Думаю, что его антипатия ко мне частично объяснялась и тем, что во мне перемешалось много разных кровей.
Ну а то, что наш продюсер ценила Толь Толича гораздо выше его, Кочетков объяснял «жидовскими происками» - он как-то раз выкрикнул это в запале и потом извинялся.
Про эпизод с дизайнером, которому я, разумеется, не была свидетельницей, мне потом рассказал слово в слово сам Толь Толич. Но почему Кочетков был против того, чтобы двигать лестницу: просто из принципа или он уже тогда знал, что одна из секций держится на честном слове?
В тот день Синякова буквально вытащила Майка из постели, чтобы он привел в порядок вышку, и он возился с ней целый час до того, как на работу пришли остальные сотрудники: стирал ржавчину и, как он утверждал, намертво закрутил каждый болт и каждую гайку. Тащили лестницу все вместе: Толь Толич, Олег, Виталик, Майк, даже Виктор Алексеевич. Георгий Павлович в это время вышел покурить - физическая работа была не по его части - Степан Кочетков неодобрительно смотрел на это со стороны. Потом на вышку взобрался Майк, как самый молодой и ловкий, и привязал верхнюю перекладину к крюку в потолке. Лестница под ним даже не пошатнулась. Естественно, Майка тут же взяли в оборот опера с Петровки; его увезли и допрашивали несколько часов, но ничего от него не добились. На следующий день он снова появился на работе, бледный, напуганный, но не сломленный. Однако большинство сотрудников «Прикосновения» его все-таки сторонилось.
Так что вопрос был не снят: выпали ли винты сами по себе, что было крайне маловероятно, или их выкрутил злоумышленник?
Если так, то когда ему это удалось? Ведь в студии все время крутились люди. Однако один момент, когда это можно было сделать, все-таки был: закончив основную работу по переоборудованию студии, Тамара пригласила всех в нашу монтажную-офис - она не могла отходить далеко от телефона. По нему она давала своим подчиненным последние инструкции. Однако были ли в тесной комнатушке все сотрудники «Прикосновения», а главное, в какой последовательности люди входили и не выходили, никто вспомнить не смог. Это мини-совещание состоялось примерно за двадцать минут до того, как мы с Марком добрались до Останкино, и продолжалось примерно четверть часа. Потом все, кроме Тамары и монтажницы Светы, снова вернулись в студию; Степан тоже поплелся вслед за всеми, ворча что-то себе под нос. Тут как раз появились и мы с Марком, а через несколько минут - и оперативники из МУРа.
Так что произвести манипуляции с лестницей могли многие, тем более, как я уже упоминала, она была устроена практически как детский конструктор, и частично разобрать ее было совсем несложно. Кроме не выходившей из монтажной Светланы, которую и так уже давно исключили из списка подозреваемых, и Тамары: мало того, что она все время была на виду, из-за своей тучности она просто не смогла бы подняться по крутой узкой лестнице, да и старая железная арматура не выдержала бы ее веса. На лестнице остались отпечатки пальцев всех, кто ее перетаскивал и принимал участие в переоборудовании, то есть всех мужчин, кроме второго оператора и второго режиссера, а также Таисии и самой Оксаны. Таким образом, пальчиков тех, кто числился в моем личном списке подозреваемых под номером 1 и 2, Степана Кочеткова и Лены Горячевой, на орудии преступления обнаружено не было!
Хотя преступник мог действовать и в перчатках…
Версия с потерянным и найденным ключом от студии тоже отпадала. Если бы злодей открутил секцию заранее, она упала бы либо при переносе вышки, либо тогда, когда на нее взбирался Майк.
Детективы были сбиты с толку. Основная версия следствия пошла прахом, да и не основные тоже. Оксана оказалась не преступницей, а жертвой. Мотивы преступления - вернее, преступлений - оставались в глубоком тумане, который все более и более сгущался. Одно было ясно: надо было все начинать с самого начала!
