Наконец-то зал замер, принимая горячую волну, идущую от оратора, и выкупался по уши — это чувствовалось. Теперь ни шороха не было слышно, хотя мужчины невольно меняли позы — раньше сидели как в кафе летним днем, теперь Бальдур видел перед собою прямые спины…
Гитлер закончил с пафосом. Слава Богу, никто не смотрел в тот момент на мальчишку из очень приличной веймарской семьи, который приподнялся на стуле в полной готовности заорать «Браво!»
Тут же, послушные приказу Ганса Донндорфа (точней, приказу Бальдура) зал заполнили мальчишки в серых курточках с тарелками, а доктор Циглер громко возгласил:
— Уважаемые господа, пожертвуйте партии, которая спасет Германию!..
Бальдур не ходил с тарелкой. Он стоял, наблюдая за своими ребятами.
Они собрали аж 75 марок.
— Замечательно, Бальдур, — сказал Циглер, — Мы собираемся обсудить кое-что у меня дома. Не хотите ли — вместе с вашим другом — присоединиться?..
«Вы заслужили это».
— Конечно, — ответил Бальдур, ища глазами Ганса, — да!
И еще долго сможем разглядывать мерседес, подумал он, вот бы прокатиться…
К его великому разочарованию, до отеля Гитлер, его сопровождающие и Циглер отправились пешком. Циглеру нужно было вернуть машину до восьми вечера.
Бальдур и Ганс, донельзя гордые, шли за ними, как настоящие охранники.
Циглер и Гитлер о чем-то бурно беседовали, гитлеровская четверка отстала, но один из нее отстал более чем другие, почему-то дождался двух мальчишек и пошел вместе с ними.
— Отлично охраняли, — сказал этот человек. Он был высок, строен, и, несмотря на холод, на нем была только коричневая рубашка с черным галстуком, форма СА. Его серые глаза глядели из-под мохнатых бровей грустно и не задерживали ни на ком взгляда, — Кто такие?
— Бальдур фон Ширах.
— Ганс Донндорф.
— Я Рудольф Гесс.
— Спасибо, — пробормотал Бальдур, Ганс смутился.
Рудольф Гесс!!! Путч, Ландсберг!!
Гитлер улыбнулся, когда вошел Гесс, и блики его улыбки достались и вошедшим за ним мальчикам.
Циглера не было видно.
— Охраняем — значит, надо охранять, — сказал Бальдур, и они с Гансом вышли из комнаты и застыли у дверей.
Стояли с час, наверное, и уши что у одного, что у другого росли в сторону двери.
Гитлер вышел, вслед за ним вышли Циглер и остальные.
— Кто эти парни?
Циглер торопливо представил:
— Бальдур фон Ширах…
Гитлер протянул Бальдуру руку, тот обалдело пожал ее.
— А это… (Ганс Доннсдорф, — тихо подсказал Бальдур) Ганс Доннсдорф.
Гитлер пожал руку второму.
И ушел.
Рудольф Гесс опять задержался. И вдруг надвинул на нос Бальдуру его лыжную шапочку:
— Пока. Молодцы!
— Бальдур, Ганс, отлично, — бормотал Циглер.
Бальдуру было не до него.
Они с Гансом вышли, идти им было в разные стороны. И Ганс изумленно застыл, глядя, как Бальдур сделал три козлиных скачка по улице, а потом еще и прошелся колесом — с воплем «Ааааааааа!!!»
— Дурной-то! — крикнул Ганс. Бальдур, смеясь, подбирал то, что выпало из карманов, пока он валял дурака.
Он прилетел домой и кинулся к своему столу. Он давно писал стихи, но всегда стеснялся их показывать кому бы то ни было.
Но стишок, написанный в ту ночь, показал Циглеру.
— Ну-ка… Бальдур? Есть копия?..
Вскоре Бальдур — с красными ушами и орущими в сердце победными трубами — увидел свой стишок опубликованным в газетке «Национал-социалист».
А потом почему-то это начали публиковать и в других газетах…
На седьмое небо часто попадают с красными ушами.
А тут подоспел и Гран При — посылка с открыткой. «Герр Гитлер благодарит герра фон Шираха за стихотворение и высылает ему свой портрет с подписью. Рудольф Гесс».
Бальдур долго, долго смотрел на портрет. Тот самый синий костюм, сидящий так себе, коль уж начистоту. Те самые — жесткие, внимательные, непонятные глаза…
Где у меня там валялась серебряная рамка?..
Из другой — черной — рамки на столе смотрело на Бальдура красивое лицо паренька с пепельными волосами и длинным носом. Тонкая шея в тисках гимназического воротника, детское молочное свечение щек, особая легкая муть в светлом вроде бы взгляде — этакая легкая облачность — все это было как намек: таким недолго жить на свете, слишком хороши для него. Мать носила в медальоне портрет этого мальчика, но у отца в кабинете не было фотографий этого парня.
