Вскоре подошли Караваев и Дудин. В сарае нашлись доски, и строители смастерили в углу скамейку, похожую на топчан. Сели.
— Собрание работников электростанции объявляю открытым. Прошу занять места в президиуме, — торжественно произнес Караваев и вытолкнул Раксина.
— Собрание не собрание, — подавив смех, сказал Иван, — а план утверждать надо.
Он достал листок бумаги, на котором жирным химическим карандашом были проведены неровные линии чертежа.
— Вот тут, — Раксин указал пальцем на затушеванный квадрат, — мы поставим локомобиль. Привезем его с Тамаровской мельницы. А здесь, — палец передвинулся вправо, — разместится управление станцией. Сегодня 20 сентября. К празднику Октября, то есть через полтора месяца, станция должна дать ток. А иначе… — Иван передохнул, — нельзя нам иначе.
Помолчали, оглядывая друг друга, и, как по команде, поднялись.
Ограничив колышками место для фундамента, Раксин сбросил телогрейку, поплевал на руки и вонзил лопату в раскисшую землю. Разом чмокнули еще три лопаты.
С ожесточением, не разгибаясь, парни отбрасывали перепревшие, червивые пласты. Под ногами булькало, хлюпало, и темная жижа оползала обратно; но строители, как кроты, закапывались глубже и глубже. Вспотевшие, раскрасневшиеся, они забыли о времени и с удовольствием подставляли ветру разгоряченные тела.
К вечеру котлован был вырыт.
И пошла веселая, кипучая, жаркая работа. За неделю сарай превратился в цех: комсомольцы отремонтировали крышу, потолок, полы, навесили двери, уложили фундамент. И оказалось, что все специальности, приобретенные Иваном в детстве, пригодились, как никогда. Он умело орудовал и топором, и мастерком, и зубилом, успевая обучать Караваева и Дудина.
А вскоре с Тамаровской мельницы привезли локомобиль. Шесть верст тащили его по непролазной грязи; и когда полуржавая махина опустилась на фундамент, Раксин боязливо оглянулся, словно спрашивая, что делать с этой кучей металлолома.
Караваев отошел, уныло, огорченно кивая головой. В его невеселых глазах светилась досада и недоумение. Шилоносов недоверчиво толкнул ногой дверку топки, но она не закрылась.
— Да-а, — протянул он.
Поборов недоумение и растерянность, Раскин похлопал друга по плечу:
— Ничего, Павел, машину воскресим. Ты же механик. Вот и разберись!
Тут же договорились: днем налаживать столбовое хозяйство, вечером — локомобиль.
— Правильно, — согласился молчаливый Дудин, — а то в селе ни столбов, ни лампочек. С машиной-то все едино управимся!
С утра Раксин заносил на бумажку примерные сроки, черкал их, раздумывал, рассчитывал, вслух вспоминал возможные препятствия и, решившись, записывал новые сроки.
Он отодвигал их осторожно, надеясь, что удастся кое-где поднажать, поторопить, а главное — верил в своих орлов-помощников.
— Эх, если бы наши снабженцы-кооператоры работали так же, — говорил он простуженным хрипловатым голосом. — А то ведь подведут, как пить дать подведут!
Иван без стеснения ругал их ежечасно, потому что ежечасно к нему обращались друзья, требуя шнур, болты, патроны для ламп, ключи нужных размеров и разную мелочь, из-за которой возникали простои.
И Раксину приходилось непрестанно что-нибудь выдумывать, изобретать, комбинировать. А если сил не хватало, он уходил в село.
Подпоясанный широким брезентовым поясом, за которым торчали плоскогубцы, обрезки медной проволоки я рукавицы, Раксин появлялся то в райкоме комсомола, то в конторе кооперации, то в правлении колхоза или в исполкоме. Он требовал, уговаривал, советовался, просил.
Его не смущали отказы и вежливое бюрократическое «зайдите завтра». Иван приходил завтра, поражая упрямством и угрюмой настойчивостью, добивался, чтобы ему отпустили лишнюю сотню лампочек, гвоздей, дали вне очереди лошадей или послали на подмогу людей.
Эти постоянные обходы отнимали уйму времени; и Раксин, освободившись от конторской канители и бумаг, с удовольствием брался за видимое глазу дело — установку столбов и устройство электролиний.
Лоснящиеся, осклизлые столбы подымали втроем. Раксин наваливался всем телом на опорный ухват и один делал завершающие шаги, направляя намокшее бревно в яму.
