-
Ой, не знаю. Это очень интересная
проблема, и у нас на факультете есть
известная кафедра теории
интеллектуальных систем, которая
пытается эти вопросы формализовать. Тут
я боюсь прогнозировать, можно ли
смоделировать хоть часть нашего мышления
на компьютере, пусть даже на квантовом.
Пропагандисты квантовых вычислений,
кстати, надеются научиться моделировать
интеллект. Не знаю. Тут я не специалист,
но сомневаюсь, что это возможно. По
крайней мере, маловероятно. Такой
разговор выходит совсем уж за рамки
математики - но у меня есть ощущение,
что смоделировать мышление даже на
квантовом компьютере не
удастся.
Вы знаете книжки
Роджера Пенроуза об этом? Он
придерживается той же точки
зрения.
- Когда-то я
листал некоторые его работы, размышления
замечательного математика на очень
нестандартные и волнующие темы. Можно и
Пуанкаре опять вспомнить в связи с этим.
Видимо, каждый профессиональный
математик рано или поздно начинает
думать о вещах, выходящих за рамки
конкретных теорем. О месте математики в
мире, о своем месте в мире. Это
естественно, это хорошо, это нужно.
Только не всегда стоит публиковать такие
размышления в научной периодике - они
нужны прежде всего для себя
самого.
Кто вам как ученый
наиболее близок в современной
науке?
- Трудно ответить,
ведь кроме работ надо знать и личность
ученого. Мне легче говорить о классиках,
и я бы назвал Пуанкаре, мне всегда
казалось, что я хорошо понимаю его
мировоззрение и то, чего он хотел в
науке. Я всегда привожу Пуанкаре в
пример студентам как замечательного
мыслителя, который не только великолепно
работал в математике, но и смотрел на
науку шире.
Можете ли вы
назвать научные разочарования последних
десятилетий? Часто появляются модные
теории - вспомним теорию катастроф,
например, - а потом вроде бы это
кончается ничем.
- О
теории катастроф действительно стали
говорить гораздо меньше - но всегда
опасно утверждать, что что-то
окончательно отброшено. Мы прекрасно
знаем, хотя бы на примере работ
итальянской школы алгебраической
геометрии, как много замечательных
открытий XIX века были забыты, потом
заново переоткрыты, и лишь тогда
вспоминались те исходные работы.
Подобных примеров много, так что я был
бы очень осторожен, прежде чем ставить
крест на том или ином направлении. Ушло,
временно заморозилось - надо
подождать.
Очень трудно,
видимо, сказать, чем определяется судьба
математических идей?
- Я
когда-то размышлял на эту тему и понял,
что есть вот какой эффект. Многие
великие вещи в науке - в математике, в
частности, - открывались независимо
разными людьми и почти одновременно в
разных местах. Классический пример -
геометрия Лобачевского. Сначала ее
разработал наш соотечественник Николай
Лобачевский, спустя несколько лет -
венгр Янош Больяи, а чуть раньше - немец
Карл Фридрих Гаусс (хотя никаких записей
не оставил). И таких случаев можно
привести немало. В чем дело? Возникает
ощущение - очень странное, выходящее,
разумеется, за рамки математики, - что
где-то вне нас есть некий банк идей. Он
закрыт от нас. Однажды кто-то поднимает
заслонку, и из этой сферы вырывается луч
света, падающий на научное сообщество.
Некий сигнал. Его почти никто не
замечает. Но как любой сигнал, он как-то
модулирован. Некоторые интеллекты
настроены на эту частоту. Они неожиданно
воспринимают этот сигнал - и у этих
людей вспыхивает идея, примерно одна и
та же. Такое ощущение, что эти заслонки,
когда приходит время, поднимаются - и
общество делает следующий прыжок. То
есть от нас мало что зависит. Не только
в математике - вообще в науке. Там, где
важна роль озарения. Человек понял
что-то - неожиданно. Как-то все у него в
голове улеглось. Он видел хаос - и
возникло понимание. Это очень краткий
процесс, миг, - и мне кажется, что в
этот миг какой-то сигнал извне до нас
доходит. Кто подает его, я не
знаю.
Пуанкаре, кажется,
как раз что-то такое писал об
озарении.
- Да, писал.
Люди, размышляющие на эту тему, к этой
идее в том или ином виде рано или поздно
приходят.
