Усадьба «Гортензия» была белоснежной и пышной даже сейчас, зимой. Заботливо и аккуратно укрытые от холодов фонтаны, садовые скульптуры, аккуратно подстриженный кустарник, посыпанные песком аллеи и дорожки — все здесь выдавало наличие ответственных и профессиональных садовников, а состояние здания говорило о том, что на ремонт денег здесь не жалели. Грейс даже с некоторым сожалением смотрела на удаляющийся особняк. В первый и, вероятно, в последний раз довелось ей пожить в настоящей английской усадьбе, пусть даже и по такой экстремальной причине…
Потом вокруг потянулись поля и перелески, затем начались деревушки и поселки, и наконец замелькали хорошо знакомые Грейс с детства лондонские предместья. Девушка посмотрела на часы: дорога заняла без малого два часа, так что, учитывая направление, можно было почти с уверенностью сказать, что клиника находилась где-то в районе Севенокса.
На узких улочках старого Лондона «кадиллак» совсем замедлил свой ход, однако все дороги когда-нибудь заканчиваются, и вскоре Грейс Колмен и Клара Манзани уже поднимались по выщербленным каменным ступеням многоквартирного дома из красного кирпича. Клара, несмотря на протесты Грейс, волокла сумку с ее вещами и продолжала что-то бормотать.
«Кадиллак» уехал, осторожно фырча мотором, и тогда Клара остановилась возле самых дверей. Лицо ее вдруг сделалось воинственным и решительным.
— Грейси! Тебе не холодно?
— Нет, что ты. К тому же мы уже дома…
— Я к тому, что нам надо поговорить!
— Ну так сейчас дома и поговорим…
— Нет! Не дома! Здесь.
— Хорошо, хорошо, почему ты нервничаешь?
— Потому что…
Достойная дочь Италии, Клара совершено не умела скрывать своих истинных чувств. Сейчас на полном краснощеком ее лице ясно читалось: «Я растеряна, я смущена, я не знаю, как сказать то, что должна!» Грейс с легким вздохом уселась на деревянную скамейку, чья спинка была с величайшим усердием украшена художественной резьбой. Если бы не то обстоятельство, что большинство надписей были нецензурными, скамейка вполне могла рассчитывать в далеком будущем на место в каком-нибудь музее…
— Клара, что случилось?
— Ты только не волнуйся!
— Если ты будешь продолжать в том же духе, я не только разволнуюсь, я в обморок упаду. Говори.
— Хорошо. Да! Вот! Короче, когда ты… с тобой это все произошло, я узнала только на следующий день. Конечно, психовала страшно, но когда мне ОН позвонил и сообщил, что случилось, я вообще обалдела! А потом он приехал.
— Кто?
— И сегодня он тоже приехал! И сейчас он сидит там, наверху, чтоб мне лопнуть, а я проспала и даже не убрала постель, а в кухне висят на веревке наши с тобой трусы и лифчики!
— Клара…
— И не смей сразу говорить «нет»! Он мне все рассказал. Не думаю, что в этом есть что-то непристойное! Глупо так думать! Вполне достойный человек!
— ДА КТО?!
— Ты чего кричишь? Я разве не сказала? Дэвид Стил. Твой босс.
Грейс ахнула. Клара торопливо замахала руками, отчего в воздух взметнулся снег с перил крыльца.
— Ты просто его выслушай! В конце концов, ты ему тоже должна! Ты хоть представляешь, сколько стоит один день в такой клинике? А две недели? А все эти цветы? «Кадиллак»?
Грейс зажмурилась. Надменное лицо Дэвида Стила всплыло в памяти мгновенно и ярко, но, хоть убей, не получалось представить его сидящим в их с Кларой комнатушке, где повсюду театральные эскизы, обрывки материи и обрезки кожи, манекен, неприлично разрисованный Клариными друзьями-актерами, продавленный диванчик, сломанные стулья…
И посреди всего этого сейчас сидит высокий худощавый человек с серыми глазами. Идеальный костюм, белоснежная рубашка, безукоризненный пробор. И брезгливо искривленные губы. Можно не сомневаться: если уж он досидел до их возвращения, то наверняка и позы не переменил. Возможно, даже подстелил на стул газету или носовой платок. Так и сидит…
Грейс молча поплелась за Кларой, а той явно полегчало после того, как страшная тайна свалилась с ее души. Клара только что птичкой не заливалась.
Через несколько минут они уже стояли в своей крошечной прихожей, раздевались, и тогда из кухни донесся хорошо знакомый голос Дэвида Стила, который произнес следующие слова:
