Нащокин. Кто плут-то? Зятек мой любезный, он плут. Про него спрашиваю.
Савельич. Недалече; если теперича от наших задворков через соседский огород перебежать — пустырек тут будет, а за тем пустырьком и домишка, хижа, так сказать надо, стоит; там он и живет.
Нащокин (жене). Ишь, недалече дочку-то, старуха, схоронил. Знает плут, что все-то мы вдаль глядеть норовим, да под носом ничего не видим. Умён, плут, умён. Хвалю. (Савельичу.) Так ступай, подводы-то отправь, да список сделай; чтоб по списку он, плут, все принял. Скажи: тесть, мол, по списку принять велел. Не то людишки изворуют. Ступай же… Аль подъехал кто? Погляди-ка. Бездокладочно не принимай, доложи сперва.
Савельич уходит.
Нащочиха. Кого еще бог даёт?
Возвращается Савельич.
Савельич. Лычиков Алексей Степаныч, и с сыном.
Нащокин. Зови! зови! Добрый он человек. Зови!
Савельич уходит; немного спустя входит Лычиков-отец.
Нащокин. Здравствуй, Алексей Степаныч, здравствуй! Как живешь, можешь? Сказали: с сыном, — где ж он, сыно-т?
Лычиков-отец. Здравствуй, государь, здравствуй. И тебе, государыня, низкий поклон. А сынишко пусть в сенях подождет — мне с тобой наперво о деле поговорить надо. И ты, государыня, посоветуй: дело-т общее, семейное…
Нащокин. Говори, Алексей Степаныч, говори. За доброту твою за вчерашнюю — ходил около меня, старого, успокоил, домой отправил — спасибо тебе. — Вот, жена: дочь отступилась, нашелся добрый человек, даром — не родной, чужой… Что ж, Алексей Степаныч, скажешь?
Лычиков-отец. О дочке твоей речь пойдет. — Дочку-т простил ли?
Нащокин. Простил. Бог с ней. Простил.
Лычиков-отец (весело). Ой ли?
Нащочиха. Ох, Алексей Степаныч, ты спроси: как простил?
Лычиков-отец. А что ж?
Нащочиха. Простить, говорит, прощаю, а на глаза не пущу. Вот оно каково его прощенье.
Нащокин. Чего ж им еще?
Лычиков-отец. И по-моему, государь, эдакое прощенье — как бы и не прощенье вовсе.
Нащокин. Ну, ладно, ладно! — Твое-т дело какое, Алексей Степаныч, сказывай.
Лычиков-отец. Дело, государь, такое. У зятя твоего, у Фрола Скабеича, сестренка есть, Варюшкой звать, а мой болван сынишко — что в сенях-то сидит, — ишь, просит: «благослови, родитель!» Жить без нее, говорит, без Фроловой сестренки не может. Я так положил: простишь ты, государь, зятя твоего, и я болвана моего сынишку по тому ж прощу и благословлю. А не простишь, и я не прощу. — А теперь: и думать как, не знаю; есть твое прощенье дочке, аль нет — сказать не умею. По-твоему, ты простил. А по-нашему, вот, с государыней твоей, какое же это прощенье! Как бы и нет его совсем, прощенья-то.
Нащочиха. Вишь, старик, и Алексей Степаныч по-моему ж говорит: какое это прощенье! — А ты то подумай: родня у него, у Фролки, теперь хорошая будет. Алексей Степаныч, — такой же стольник, как и ты, — сына, чу, на сестре его женит. Скажут: хоть он, плут, и захудалого рода, да дворянин же, и родня у него хорошая.
Нащокин. Ох, жена, и ты туда ж за зятьком, кажись, плутовать пустилась! Ишь, разводы развела! Ан Алексее-т Степаныч поумней тебя будет: тогда сына оженит, как я прощу. Не с ним, плутом, со мной породниться хочет.
Нащочиха. А ты с Алексей Степанычем — нешто не хочешь? Он с тобой — рад, а ты с ним — нет?
Нащокин. Ох, плутовато, старая, говоришь. Сбить хочешь. Алексее-т Степаныч — аль не слыхала? — тогда сына окрутит, как я прощу.
Нащочиха. Да ты ж простил! Сам сказал. Алексей Степаныч, на тебя сошлюсь.
Лычиков-отец. Точно, государь, было сказано.
Нащокин. Я и то прощаю.
Нащочиха. Ты не так, ты по-настоящему прости.
Нащокин. Как еще по-настоящему?
Нащочиха. А так же: сюда их позови. Матери дочку-то дай повидеть. И то дочка без языка из-за тебя — слышь, Алексей Степаныч, из-за отца-то без языка лежала…
Лычиков-отец (качая головой). Что ты!
Нащочиха (мужу). Да. Прости по-настоящему. Хоть раз дай повидеть. Проси и ты, Алексей Степаныч.
Лычиков-отец. Что ж, государь, материнскому сердцу-то уважь; дай дочку-то государыне повидеть…
Нащочиха. Разик всего. Я тебе, старому, за это в ноги поклонюсь. Не дай, государь, с тоски помереть. Всего-то разик. (Хочет поклониться в ноги.)
Нащокин
