Взгляд Вадима стал удивленным.
— Повтори, — медленно попросил он, с каким-то странным интересом разглядывая ее.
— Мы еще можем успеть в Хогсмид, — голос Грейнджер стал увереннее. — Ну, хроноворот… Он позволяет перемещаться во времени. Мы можем вернуться на несколько часов назад и пойти на свидание. Зайдем в «Три Метлы»… — зачастила она.
— Ты серьезно? — недоверчиво уточнил Вадим.
— А что тебе не нравится? — почти с вызовом спросила Гермиона, чувствуя, что что-то идет не так.
В коридоре ощутимо потемнело и стало холодать.
— А то, Грейнджер, что хроноворот — не игрушки. Это опасная вещь. Опасная в первую очередь для тебя. Как часто ты им пользуешься? Судя по твоему предложению, ты используешь его не только для учебы, а для решения любой проблемы! — почти прошипел Волхов. — Ты идиотка?! При такой нагрузке ты выгоришь раньше, чем закончится этот семестр. А у меня синдром Грин! Ты знаешь, что это?
— Да, я знаю. Я нашла описание в справочнике магических болезней. Ты не можешь пользоваться волшебной палочкой из-за сверхчувствительности к магической компоненте внутри неё, — кивнула Гермиона, пытаясь оставаться спокойной, и нахмурилась. Не такой реакции она ждала на своё предложение. — Ну и что?
— Ну и что?! Сколько мы уже учимся вместе? — внезапно успокаиваясь, холодно спросил Вадим. В коридоре пропали тени, а пламя в факелах на стенах будто утратило яркость, цветом походя на сепию.
— Третий год, — в растерянности ответила девушка.
— Третий год… То есть ты знала о моей непереносимости магии, а сопоставить факты ты и не подумала. — По стенам побежала изморозь. Судорожное дыхание девушки вырывалось изо рта клубами белого пара. Гермиону затрясло от холода и ощущения силы, разливавшейся вокруг.
— Вся школа знает, что я не могу использовать классическую палочковую магию, а ты мне предлагаешь воспользоваться хроноворотом?! — все больше разъяряясь, возвысил голос Вадим; он будто не понимал, не видел того, что творилось вокруг. — Ты смерти моей хочешь?! А ты не подумала, как моя особенность повлияет на такую тонкую и неизученную материю как время? — от гнева его славянский твердый акцент становился четче; фразы звучали грозовыми раскатами. — Может, нас закинет во временную петлю, и мы будем вынуждены проживать этот день бесконечно? Или я буду одновременно в сознании проживать тот отрезок, где есть двое меня? О, Боги! Да у меня фантазии не хватит, чтобы предсказать все возможные варианты. А ты в курсе, Грейнджер, — ядовито спросил Волхов, — что и для обычных магов вроде тебя есть последствия? Нашла такое, прочитала? Нет?! А они есть! Это устройство берет энергию для работы из твоего тела, ты думаешь, почему запрещают откатывать больше чем на пять часов назад? Ты это удосужилась узнать?! Нет! Ты же самая умная, ты и так всё знаешь. А ведь последствия и для твоей психики есть, я это могу даже без справочника сказать. Наверняка ты уже путалась в днях и времени. График с отмеченными уроками завела? Или может, в расписании галочки ставишь?
Грейнджер, закусив губу, потерянно молчала. На побелевшем лице сверкали полные непролитых слез широко распахнутые в потрясении глаза.
— Я… Прости меня, — она всхлипнула.
— Гриффиндор — все же диагноз. Прав был профессор Снейп, — холодно и устало сказал Вадим. Лицо его не выражало абсолютно никаких эмоций, прозрачный зеленый лед в глазах обжигал. — Думаю, нам не о чем больше разговаривать. Мисс Грейнджер, я отзываю свое приглашение. Прошу более не беспокоить меня.
Волхов секунду смотрел, как она плачет, затем резко развернулся на каблуках и с абсолютно прямой спиной полетел по коридору светловолосой копией своего декана.
Мир терял черно-белую четкость, возвращая цвета; стремительно теплело.
Гермиона стояла посреди коридора потерянная и едва не сломленная. Ей еще никогда не было так мучительно стыдно, так одиноко. Вина перед Вадимом и непонятная злость давили на плечи и разрушали ту уверенность, что присутствовала в ней большую часть жизни. Уверенность в собственных знаниях. Иррациональная обида душила, не позволяя глубоко вдохнуть.
