Но Драко не был в порядке. И вовсе не из-за внезапной смерти деда. И даже не из-за его обязанностей секретаря настоящего Темного Лорда. Причина была гораздо проще и одновременно сложнее — Волхов.
Темный Лорд не придумал ничего лучше, чем приказать Абраксасу сблизиться с истинным целителем, что тот сделал с превеликим удовольствием и в процессе умудрился перестараться. Нет, Драко вовсе не смущало, что его телом распорядились настолько свободно. Абраксас имел право, ведь без него самый младший Малфой просто не появился бы на свет. Дело было в том, что это тело приобрело.
Драко не нравилось, что у него подгибаются колени от улыбки Вадима. Не нравилось тепло в животе и желание прикоснуться, не нравилось, что при взгляде на точеные запястья в обрамлении строгих белых манжет хотелось благоговейно прижаться к ним. Или, хуже того, получить пощечину. Драко жаждал боли от Волхова, он знал, как это хорошо. Каждая клеточка тела, каждый нерв буквально кричали об этом. Это было отвратительно. Странный целитель никогда ему не нравился, и Драко предпочел бы не знать, что тот творил с его дедом.
Поделившись проблемой с отцом, Драко ожидал как минимум гнева на безголового Абраксаса и спасительного Обливиэйта, но вместо этого Люциус тонко улыбнулся и посоветовал осуществить все фантазии и желания. Не с Волховым, нет. С человеком, который Драко нравится и которому он доверяет.
Вся беда была в том, что человек, который ему нравился, приходил в ужас от одной мысли причинить кому-то боль намеренно. Да и вообще не имел ни малейшего понятия о чувствах Драко...
Узнав об этом, Люциус думал долго и в конце концов написал, что на выходных забирает сына домой. Праздновать Имболк. Сначала Драко не понял, что это значит. Имболк был праздником весны и рождения, женским праздником. И только дома, узнав, что ему доверили возглавить ритуальную охоту, он осознал — это проверка. И если Драко ее пройдет, то через две недели его заберут домой снова — праздновать другой праздник. Ведь жертву не убьют без того, кто ее добыл.
От этой догадки у юного Малфоя все внутри сжалось. Волнение, предвкушение, радость — от всего этого он выходил на охоту растерянный, не в силах сосредоточиться.
С ним пошли всего шесть человек. И если Долохова еще можно было взять как свободного мужчину, а Алоиса МакНейра как наследника Рода (тот недавно приехал из-за границы), то участие тетушки Беллы не вписывалось ни в какие рамки.
— Я убийца, малыш, — усмехнулась тетя, щелкнув его по носу. — А после Азкабана еще и бесплодная. Считай, что я участвую как мужчина рода Блэк. Сириус-то не удосужится.
Драко потер кончик носа и кивнул. Мужчины обступили его со всех сторон, взялись за руки. Драко зажмурился, мелькнула паническая мысль: «Не умея аппарировать, как задать направление?»
— Драко, не волнуйся, — непривычно мягко улыбнулся Долохов. — Мы аппарируем тебя, просто скажи первое, что придет в голову.
Драко вздохнул и выпалил единственное неприметное маггловское место, которое знал:
— Перекресток дорог около леса Дин недалеко от Инглстон-Коммон! И жертву я тоже укажу сам…
Оказавшись на пустынном перекрестке, маги наложили на себя отвлекающие чары и осмотрелись.
— Повозок тут немного, — досадливо цокнула тетя и повернулась к Драко, насмешливо улыбнувшись. — Ну, что ж, племянничек, выбирай.
Драко нервно облизнул губы и уставился на дорогу, накладывая на себя заклятие Орлиного глаза. В голове вертелся список тех, кого запрещалось приносить в жертву: детей младше двенадцати лет, молодых отцов и матерей, людей старше пятидесяти, потому что те не смогут бежать сквозь лес. Потомки фэйри всегда давали жертве шанс на спасение. Кое-кому даже удавалось. В прошлом году жертва — маггла лет тридцати пяти — сумела пересечь ручей и дойти до капища, вырвав свою жизнь буквально в последний момент. Гойл долго не мог поверить, что его заклятие отразило обычное зеркальце, но перепуганная до невменяемости маггла к тому моменту уже достигла капища, и маги сдержали слово. Женщину наградили волшебной лентой и отправили домой, исцелив раны. Память не стерли, всего лишь наложили чары конфиденциальности, чтобы никому не проговорилась. Выживший в охоте должен помнить об оказанной милости всю жизнь.
