Хорошие певцы были тем и хороши, что могли не просто донести до слушателей свои чувства, а заразить ими. Вадиму было незачем трогать их связь — он был хорош и без этого. Ему просто доставляла удовольствие сама возможность?
Побратимы… Сначала магия обряда использовала любую вспышку эмоций, любой контакт. Это походило на скопление тонких нитей, которые беспорядочно хватались за всё подряд, пытаясь связать их в единое целое. А затем Северус научил Вадима магическому взаимодействию, и связь окрепла, определилась, связав их между собой как стальным тросом. Наверное, так ощущают друг друга близнецы: с одной стороны, вроде ничего, никаких посторонних мыслей и чувств, никаких колебаний окклюментивных щитов, никаких ощущений, но, даже находясь в разных точках страны, Северус и Вадим точно знали, что происходит друг с другом. А порой, вот как сейчас, к этому глубинному знанию примешивались отголоски сильных чувств. Северус мог ощутить тоску Вадима, счастье, боль… Боль…
Взгляд сам собой остановился на двери в лабораторию.
Темно-серая густая жидкость с глянцевым блеском, в которую превратилась его боль, была вполне материальна и при любом контакте вызывала, закономерно, боль. Её можно было пить, втирать, вдыхать пары — что угодно, хоть капать внутривенно. Но от неё можно было легко избавиться, приняв стандартное обезболивающее. Любое, хоть магловский нурофен.
Северус долго ломал голову, зачем целителям создавать жидкий аналог круциатуса. Но единственное адекватное объяснение — стимуляцию при лечении нервной ткани — разбил ленивый ответ Вадима: «Бабуля ей капусту квасила и цикламен поливала». Это был просто когнитивный диссонанс. Готовить на пыточном зелье еду и использовать его в качестве удобрения… До такого могли додуматься только русские.
Северус задумчиво провел пальцем по губам. Русские не использовали зелье как пыточное. Его создание было лишь побочным продуктом лечения боли. Фактически, это даже не лечение. Её просто вынимали из тела, сохраняя все свойства...
Стоп.
«— Так можно избавиться только от физической боли?
По губам целителя скользнула печальная улыбка.
— Нет, не только».
Северус застыл, пораженный простотой и изяществом ответа.
Что есть раскаяние? Душевная боль!
Кто может сварить боль? Только тот, кто её испытывает.
Раскаивался ли Северус хоть в одном поступке? Да, черт возьми, у него целый список!
Волхов был не просто истинным целителем, он был связан очень жесткой клятвой. Он не мог не просто кого-то убить, даже указать пути для подобного. Лишь на лекарство. И Северус действительно мог исцелить Темного Лорда. А мог и убить. Ведь всё решает только доза. Но это уже от Вадима никак не зависело.
Ай, да Волхов! Ай, да целитель! Если это не гениальность, а результат долгой и упорной учебы, то зельевар однозначно хотел пройти тот же курс!
Работы пятикурсников были забыты. Дверь в лабораторию распахнулась с полпинка. Повинуясь взмаху палочки, котел наполнился водой, на горелке вспыхнул огонь, а в руку прыгнул березовый черпак. Остался последний шаг. Сварить раскаяние может лишь тот, кто его испытывает.
Северус вздохнул и закрыл глаза, сосредотачиваясь, опускаясь в глубины памяти. Окклюментивные щиты дрогнули, медленно открылись, будто давно не смазанные ворота. И оттуда, будто стая озлобленных голодных псов, вылетело всё, что он тщательно хоронил до этого дня: лица убитых, яды, донесения, стычки, Азкабан, пророчество, Лили…
Грудь больно сдавило, в горле встал острый ком. Давясь слезами, зельевар схватился за стол, опустил в кипящую воду березовый черпак и непослушными губами выговорил магические слова. В котел поползли первые порции густой нефтяной черноты…
В себя Северус пришел на диване возле камина, укрытый тонким пледом. Тело ныло так, как будто по нему прошелся торжественный марш, а на душе было… странно легко и пусто, как будто внутри был воздушный шарик с гелием. Голова гудела, и её мягко массировали тонкие сильные пальцы. Под щекой было что-то теплое, твердое и определенно живое. Не подушка — колени.
— Профессор, вы идиот, — выпалил Вадим, не прекращая массажа.
