Колокол в колодце. Пьяный дождь - страница 7
Жара стояла уже несколько недель. Весь нынешний год сложился так, словно ни одно из четырех времен года не хотело признать своего имени. Зима со всем своим скарбом незаметно улизнула от приближавшейся весны, подобно неряхе-квартиранту, торопившемуся освободить запущенное жилище. И весна, так же незаметно, превратилась в лето. Каждое из времен года норовило выдать за свое все то, что было лучшего у другого, и отдать самое скверное из того, чем оно располагало, — может, все они считали невосполнимым причиненный предыдущим жильцом ущерб? И досадовали, глядя на удручающую картину запустения? Или, наоборот, негодуя, порушили даже остатки того, что уцелело, чтобы никто после них не смог ничем воспользоваться. Уже в прошлую осень выпало очень мало дождей. Пришлось сеять по сухой земле, превратившейся в пыль. И зима выдалась бесснежной. Сильные морозы выжали остатки влаги даже из самых маленьких комочков земли, и те рассыпались. Сильный ветер то и дело поднимал тучи пыли, которые заволакивали небо, и даже в ясную погоду становилось пасмурно. Порою в дни затишья причудливой формы тучи, клубясь, застилали горизонт, нависали над селом. Крестьянам казалось, что вот-вот выпадет снег, но неожиданно вместо снегопада на них обрушивались пыльные бури. Сухая, колючая, удушливая пыль забивала людям глаза, рот, проникала во все щели домов, покрывая все кругом толстым слоем песчинок, подобно тому как мука покрывает стенки квашни. Тучи желто-каштанового цвета неслись откуда-то с песчаных холмов Кишкуншага, красновато-бурого — с берегов Мароша, пепельно-серого оттенка — из солончаковых степей Надькуншага. Бескрайняя Венгерская равнина посылала сюда на крыльях порывистых зимних ветров весть о том, что и на ее просторах тоже засуха.
Пришла весна, мороз и стужа незаметно исчезли, но пыль и засуха остались. Теперь уже весенние ветры гнали перед собой облака пыли. За всю весну не выпало ни единой капли дождя. И все-таки каким-то чудом природа пробуждалась. Вероятно, причиной тому была привычка, укоренившаяся в ней на протяжении тысячелетий. С присущей молодости буйной силой после зимней спячки просыпались деревья и травы, полезные и бесполезные. Они пустили свои первые ростки, и в первые дни и даже недели кое-как держались, питаясь живительными соками оттаявшей земли-кормилицы. Но затем поникли, стали хиреть и увядать. Луга и поля не успели даже зазеленеть по-настоящему, молодая трава вскоре пожелтела и увяла. Пшеница плохо росла и не кустилась. Правда, она все же заколосилась в положенные сроки, но колоски получились хилыми, зерна в ней так и не налились. Бедняга попыталась было подняться, но с ней случилось то же, что с путником, которого застиг ураган: как ни старался он идти против ветра, ему едва удавалось сдвинуться с места.
Наступившее лето — пора созревания хлебов — застало на пшеничных полях чахлые злаки с пустыми, засохшими колосьями на карликовых стеблях. Именно такое печальное зрелище открывалось взору и в поле, и за околицей, и в самом селении. Кукуруза уродилась никудышной и годилась разве что на тощий силос. С одиноких деревьев бессильно, словно парализованные, свисали почти голые ветви. Однако совсем ничто не зачахло. Растительность судорожно боролась за свое существование, подобно бедняку, который неизменно ждет от грядущего дня спасительного чуда. Подобная живучесть чем-то напоминает мумию, в которой время начисто иссушило все тленное.
В нынешнее лето не сверкали молнии, не гремели раскаты грома. Затяжная засуха в немом безмолвии воцарилась над селом, над всей округой, не желая покидать эти места, покуда не высушит все дотла. И это беспримерное упорство, убийственная неподвижность засушливого лета были самым ужасным в нем. А если порой и возникали признаки какого-то движения, то вместо ожидаемых всеми перемен к лучшему засуха обнаруживала свою необузданную силу и способность создать еще более невыносимые условия.
