— Ты очень и очень умный! — подхватила игру девушка, но глаза ее затуманились, и в голосе ощущалось сладостное предчувствие чего-то нового, неизведанного. Она подалась вперед и в страстном порыве прильнула к губам склонившегося над ней мужчины, словно в ней только что пробудились какие-то дремавшие доселе чувства. Она вся трепетала от страха и томительного блаженства.
Словами невозможно передать все те сложные чувства, которые обуревали их. Каждая клеточка молодых сердец жила своей самостоятельной жизнью: соглашалась и отвергала, вопрошала и отвечала, возражала и одобряла. Но этот разноголосый говор каким-то чудом сводился к извечному вопросу и ответу: «Любишь?» — «Да!»
Так прошли минуты, а может быть, часы безмолвного и вместе с тем прекрасного в своей непосредственности и ясности единения.
В дверь постучали. От неожиданности они вздрогнули. Жужа мгновенно высвободилась из объятий Ласло и быстро привела себя в порядок. И только тут медленно и осторожно открылась дверь, вошла мать. Она села на стул.
— Еле-еле вырвалась к вам, — проговорила она, как бы оправдываясь. — Столько хлопот, столько мучений с этими служанками. Я думала, отец уже здесь.
— Он ушел на ферму. Ждут ветеринара.
— Я слышала, и у вас свирепствует мор? — обратилась она к Ласло.
— Да… В некотором роде, как бы вам сказать… — Дежери замялся и мельком взглянул на Жужу. Она прижала ко рту батистовый платочек, чтобы не прыснуть со смеху. А он не в силах был оторвать взгляд от изящного девичьего стана. Безмолвные обещания, только что полученные им от этого трепетного существа, дрожавшего в его объятиях, лишь сейчас обрели смысл и одурманили его. Если бы хозяйка не прекратила расспросы, он, пожалуй, не моргнув глазом поведал бы ей, как у него пала последняя корова.
И все-таки, когда в этот тихий предзакатный час Дежери возвращался домой, его не покидало какое-то беспокойство, теснившее ему грудь и отравлявшее радость. Он не раз осаживал коня, собираясь повернуть обратно и все рассказать Жуже… В сущности, он и сам не знал, что, собственно, станет рассказывать. Но беспокойство и чувство неудовлетворенности не покидали Ласло, и он настойчиво пытался успокоить себя, однако ничего не получалось. Может, написать письмо? Тогда, пожалуй, скорее нашлись бы нужные слова. Он стегнул коня, понуждая его пуститься вскачь. От дома Вардаи он отъехал неторопливым шагом, мерно покачиваясь в седле, а домой примчался во весь опор.
— Няня! Нянечка! — громко закричал Ласло, едва ступив на веранду. Он прошел в кабинет и сел за письменный стол. Достал чернила, бумагу и перо.
Маленькими шажками, опасливо вошла сухонькая, с птичьей головкой и морщинистым лицом старушка. Она остановилась перед Дежери, продолжая вытирать руки о передник — видно, только что оставила какую-то работу. Она молча стояла, втянув в плечи свою птичью головку, и, так как ее не замечали, начала тихонько покашливать, прикрывая рот худой рукой.
— Ты что, няня?
— Так ведь изволили звать меня.
— Да-да. Знаешь что… — бойко начал Дежери, но тут же запнулся, будто слова застряли у него в горле. Взглянув на смиренную женщину, Дежери отвернулся, избегая встретиться с устремленным на него покорным, выражавшим собачью преданность взглядом. Но вдруг, как бы на что-то решившись, с напускной суровостью произнес: — Я вот что хотел сказать: завтра вы переселитесь на хутор. Я велю освободить там для вас удобное жилье. Бывший дом управляющего Шебеши, надеюсь, подойдет?
Старушка молчала в горестном недоумении.
Выпалил он все это единым духом, ни разу не подняв глаз, и, не желая далее выносить тягостную тишину, скороговоркой продолжал:
— Может, вы предпочитаете переехать в село? Так поезжайте завтра и подыщите себе подходящий домик. Как только сговоритесь в цене, я тут же дам вам денег. А впрочем, не надо спешить. Ладно? Пришли ко мне Шари, няня.
Он даже не взглянул на нее и поэтому не видел, как судорога исказила ее морщинистое лицо. В ее подслеповатых глазах застыл немой ужас.
Поглощенный письмом, Дежери не видел и не слышал, как, растерянно потоптавшись на месте в бесцельном выжидании, старуха беспомощно зашаркала, направляясь к двери. Дежери нервно макал перо в чернила, сажал кляксы. Когда он наконец поднял голову, на месте, где стояла старуха, была ее дочь. На какое-то мгновение перед его мысленным взором промелькнули смутные, почти стершиеся в памяти картины раннего детства: над его детской кроваткой склоняется милое его сердцу лицо. Будто чародей мгновенно преобразил только что стоявшую здесь дряхлую старуху в цветущую красавицу: те же знакомые с детства черты, те же преданно и ласково глядевшие на него глаза, только одежда иная, не похожая на ту, давнишнюю, а барская, современного покроя. Он не мог оторвать взгляда от стройной девушки, любуясь ею. Всегда пунцовые губы Шари были сейчас бескровны. У Ласло вдруг защемило сердце.
