Крайне острую нужду терпела деревенская беднота, особенно батраки. Скот был у каждого крестьянина, по нескольку голов — волы, коровы и другая живность, — потому что без этого вообще нельзя прожить в деревне, а вот запасы сена да соломы совсем иссякли. В иные годы крестьянам удавалось подрабатывать издольной косьбой, потому обычно хватало на зиму и сена для скота, и соломы для печей. А когда не хватало, можно было и позаимствовать у кого-либо несколько снопов соломы, чтобы осенью хотя бы прохудившуюся крышу залатать.
Скудные запасы сена и соломы вскоре и вовсе иссякли. Иного выхода, кроме как избавиться от оставшихся без корма животных, не было: заколоть и либо самим съесть, либо продать. А это значило пустить на ветер все скромное достояние, нажитое трудом целой жизни. Ведь скот упал в цене, да и покупателей очень трудно было найти. Кое-кто начал уже разбирать соломенные крыши конюшен, хлевов, сараев и амбаров. Все отдавали на корм скоту. У батраков быстро пустели чуланы и кладовки.
«Как зиму прожить?» — спрашивали люди.
Напрасно обращались они к зажиточным односельчанам с просьбой выручить: тем было не до них, своих забот хватало. И вот бедняки один за другим стали уходить на строительство дамбы. На первых порах робко — всего два-три человека, да и то тайком, опасливо озираясь, как поджавший хвост пес, провинившийся перед хозяином и ожидающий пинка. Но вот прошел слух, будто государство окажет помощь беднякам, оставшимся из-за неурожая без хлеба, однако только тем, кто наймется на строительство дамбы. Тем, кто добровольно изъявит желание работать на ней, кроме денежной оплаты, обещали выдать еще и зерна. Трудно сказать, откуда пошел этот слух, но, как говорится, слухом земля полнится. И действие его не замедлило сказаться: на следующее утро, чуть свет, можно было увидеть, как к берегам Тисы потянулась вереница крестьян. Несколько месяцев назад эти горемыки считали тех, кто строил дамбу, заклятыми врагами, которые погубят их земли и навлекут на своих ближних неисчислимые бедствия. Они были полны решимости перебить их, а теперь вот сами тайком пробирались на дамбу, чтобы спасти себя от гибели.
Нашлись на селе и такие, кто осуждал уходивших на стройку крестьян, которые, по их разумению, изменили извечному жизненному укладу. Особенно негодовали те, кто вполне мог прожить и без этого. Кое-где возникали ссоры, а иногда и драки, но ничто уже не могло помешать тому, что началось и приобретало все больший размах. В недрах старого жизненного уклада произошел сдвиг, и даже не теперь, а много лет назад. И кто знает, может, нынешний страшный год совсем не случаен, а вполне закономерен. Он с особенной ясностью показал нежизнеспособность существующего уклада и натолкнул на мысль о необходимости его преобразования. Казалось, прав был старик Балог, усмотревший в этом повальном разорении предзнаменование новых грозных событий.
Скупщики пшеницы объездили не только все поместья, но стучались и в двери зажиточных крестьян. Скупщиков повсюду чурались, встречая с явной подозрительностью и настороженностью, хотя заманчивые и сулящие большую выгоду предложения не оставляли крестьян равнодушными. У Хедеши эти предложения вызвали особенный интерес.
Человек не робкого десятка, Хедеши обладал трезвым умом и суровым характером. Своей весьма внушительной внешностью и многими другими достоинствами он выделялся среди односельчан. Его недолюбливали, но где-то в глубине души уважали и даже побаивались. Он был еще совсем молодым, когда его избрали мирским старшиной, и с тех пор на протяжении многих лет бессменно занимал это место. Именно он вершил все дела, а не староста, Шандор Бенкё, который действовал всегда по его указке. Поговаривали, при очередных выборах ему вручат жезл сельского старосты. Да и почему бы ему не оказаться в руках человека, который верховодит в селе?
Однажды вечером — это было в конце августа — в доме у Хедеши собрались односельчане, самые зажиточные, ему под стать. Старшина никого не приглашал: прийти сюда этих людей: побудило волнение, причиной которого было то, что впервые за несколько месяцев тучи затянули небо. Над селом нависло удушливое предгрозье. То и дело горизонт озаряла зарница, хотя еще не слышны были раскаты грома, еще не сверкали молнии. Огненно-красные зарницы, предвестники далекой грозы, полыхали, подобно гигантскому костру. Воздух был осязаемо плотным, оттого еще труднее дышалось, чем в жару. Людям просто невмоготу было усидеть дома. Необыкновенное событие выгнало их на улицы и площади. Всюду стало многолюдно, как в праздничные дни.
