— Но ведь вы еще так юны, Жужа…
— Вы снова о том же? Почему вы все время говорите о моем возрасте, словно я только что вылупившийся желторотый птенец?
— Поймите меня! Я не считаю вас желторотым птенцом, но вы очень молоды, неопытны, и вам следовало бы не стоять здесь со мной, а бежать отсюда!
— Бежать? Почему?
— К чему лукавить? Я и сам давно жаждал этой встречи, но, каюсь, вы оказались храбрее меня! Я давно хотел высказать вам то, чего и сам страшился… У вас в доме я бываю много лет, так много, что и со счету сбился. Десять, должно быть… А может, и больше. Когда я впервые пришел в ваш дом, вы были совсем маленькой девочкой. Вы росли на моих глазах. Помнится, однажды зашел разговор о том, что вас собираются отправить в школу при монастыре. Мне стало очень грустно от мысли, что мы долго не увидимся… Признаюсь, я приложил все старания, чтобы отговорить от этого шага дядюшку Пали. Я убедил его, что в такое смутное время не следует отправлять из дому маленькую девочку, и посоветовал нанять вам гувернантку. Мне всегда было радостно видеть вас, и чем дальше, тем больше. Я стал нуждаться в общении с вами. Мне стало недоставать вас, а теперь особенно…
— Я не понимаю, о чем вы говорите… — прошептала взволнованная Жужа, и в голосе ее уже не было прежней самоуверенности.
— Оглянитесь, кто вас окружает? Пишта Жиди? Золи Борбей? Или этот засаленный сиволапый мужик Балла? Что они вам могут дать? И жизнь здесь ущербная, течет, точно песок между пальцами. Поверьте, здесь все идет прахом. Разве вы не видите этого?
Некоторое время Жужа молчала, казалось обдумывая слова Ласло. На самом деле ее одолевали совсем другие мысли и чувства, и она не могла отделаться от них.
— Знаете, Ласло, мне никто не говорил, но я догадалась, что Золи Борбей приехал нынче просить моей руки. Пишта потому так и хохотал, когда вас увидел…
— И что бы вы ему ответили? Ну, если бы он посватался?
— Вы еще спрашиваете… — Девушка укоризненно посмотрела на Ласло.
Они остановились, и в следующее мгновение Жужа припала к его груди. Кто из них первым протянул руки, сказать трудно. Наступающая ночь не подглядывала за ними, ни одна живая душа не видела их порыва, да и молодых людей мало беспокоило, есть ли невольный свидетель их горячего поцелуя, кроме застывших в немом молчании кустов и деревьев.
Они долго не могли оторвать слившиеся в страстном порыве губы, но когда, услышав приближающиеся голоса, отпрянули друг от друга, то ощутили какое-то странное, до боли острое чувство неудовлетворенности. И оба совершенно ясно почувствовали, что страстный порыв, неотвратимо бросивший их в объятия друг друга, еще не соединил сердца тесными узами, а лишь дал выход чувствам, переполнившим все их существо…
Когда компания вернулась с прогулки на веранду, Дежери залпом осушил один за другим два стакана вина, точно хотел погасить неуемный внутренний пыл, утолить ненасытную жажду. Его затуманенный взор любовно останавливался на прекрасном девичьем лице с тонкими чертами, на ее скромном закрытом платье с длинными, до запястья, рукавами, холеных белых руках, изящных туфельках, выглядывавших из-под юбки. Впервые за все время их знакомства Дежери осмелился любоваться Жужей как обворожительной женщиной.
— Садитесь в мою коляску, — предложил Дежери Балогу и его приятелю, когда поздней ночью гости наконец распростились с семейством Вардаи. — Я отвезу вас домой.
Экипаж, подобно чертовой колеснице, увлекаемой невидимыми призраками, с оглушительным шумом прогромыхал по улице спящего села. Звонкий цокот копыт гулко отдавался чуть ли не под самым небосводом. Залаяли потревоженные собаки. Сам Дежери сидел на козлах и правил лошадьми. Когда выехали за околицу, он вдруг предложил:
— Заедем ко мне на часок.
— Нам ведь утром рано на работу, — возразил Балог.
— Успеете.
— А когда спать?
— Зачем спать? Вы же сами говорили, что в последнее время по ночам не спите.
Дежери даже не оборачивался, а через плечо парировал все их доводы. Поддавшись на уговоры, Балог наконец согласился и, рассмеявшись, покорно махнул рукой. Лошади меж тем неслись бешеным галопом, и тут уж все равно никакие препирательства и отнекивания ни к чему не привели бы. Сана, задумавшись о чем-то своем, молча сидел рядом с ним, притворившись спящим. Экипаж мчался по дороге, поднимая клубы пыли, которую давно уже не прибивало ни дождем, ни ночной росой. В кромешной темноте запоздалые ездоки только потому не заметили, какие тучи пыли они подняли, что звезды над ними едва светились, а вскоре и вовсе исчезли с небосвода.
