— Мама узнала одного из них. Уверяет, что тот, кто одернул Ферко, был сам атаман Шандор Рожа. Как она могла распознать этого разбойника, я в толк не возьму. Ведь бедняжка со страху ничегошеньки не видела.
— Да это табунщики были, не иначе, — заключил Вардаи. — А потом, бетяры вовсе не разбойники с большой дороги. Они не станут грабить мирных путников.
— Как сказать! Бетяр бетяру рознь, — проворчал Дежери. — Пора найти управу на всю эту братию. Очень жаль, что кое-кто из нас смотрит на них как на неких национальных героев.
— До поры до времени смотрит, пока они не начнут грабить наше добро, угонять стада да табуны.
— Оно, пожалуй, верно! А вот я приютил на ночь одного бетяра. Может, это тот, с кем ты повстречалась? — Вардаи повернулся к жене.
Услышав, что у них остановился Баги, Жужа стала упрашивать отца, чтобы он велел дворецкому позвать Баги со двора. Но Вардаи наотрез отказался и перевел разговор на другую тему.
— Не так уж это интересно, как тебе кажется, — сказал он с кислой миной.
После ужина вся компания вышла в парк. Это не был старинный парк с пышной, буйной растительностью. Пожалуй, это был, скорее, большой сад с довольно чахлыми деревьями и кустами. Однако деревьев было много, во всем селе не насчитать столько. Плодовые деревья в крестьянских усадьбах вообще не встречались, в лучшем случае там росли не бог весть какие акации или тутовник.
Обильная растительность вокруг барского дома, ее краски придавали усадьбе подобие райского уголка на фоне унылого равнинного пейзажа с солончаками и бескрайними песками.
Но увы, и в этом саду стояла духота и дышалось ничуть не легче, чем там, наверху, в гостиной и на веранде.
Жужа пошла рядом с Дежери. Ее мать, ревностно соблюдая приличия, тут же присоединилась к ним. Молодые люди, не говоря ни слова, постепенно отдалились, пока наконец не избавились от тяготившей их опеки. Они шли молча, однако сосредоточенность этой парочки создавала вокруг нее особую атмосферу интимности, так что всякий здесь должен был неминуемо почувствовать себя лишним.
Все более и более отставая, мать одиноко брела за ними. Ее преследовало чувство смутной тревоги и безотчетной тоски. Мерещилось, будто в вечерних сумерках девичья фигурка постепенно исчезает, растворяется и будто вовсе это не ее дочь, а кто-то чужой, и ей все время хотелось окликнуть Жужу, вернуть ее.
Жужа первой нарушила молчание:
— Отчего вы, Ласло, нынче такой пасмурный?
— Напротив, я давно уже так не смеялся.
— В таком случае вам, наверное, лучше вообще не смеяться?
— Как! Мне уж и смеяться грешно? — спросил он усмехнувшись.
— Особенно вот этак, как сейчас…
Дежери чувствовал себя неловко, и ему хотелось поскорей от этой неловкости избавиться.
— Может, нам следует подождать вашу матушку? Мы ее, бедняжку, оставили совсем одну… Это невежливо…
— Вы что, не хотите со мной разговаривать? — прервала его Жужа.
— Что могут подумать остальные? Да и прилично ли…
— Это я все устроила. Я предложила пойти в парк. Я захотела, чтоб мы остались вдвоем. И никого не спрашивала, ни отца, ни мать. Вот как задумала, так и сделала…
— Значит, вы умеете настоять на своем, — перебил ее Дежери. — И должны в таком случае сделать одно трудное, но благородное дело.
— Говорите.
— Убедите дядюшку Пали быть благоразумным и не предпринимать опрометчивого шага. Поверьте, если он не будет осмотрительным, то лишится своего состояния. Я не хочу пугать вас, но он может вконец разориться.
— Такое поручение только вам по плечу, Ласло. Только вы один справитесь с ним. Отец очень считается с вами, прислушивается к вашим советам.
Над молодыми людьми склонились поникшие, прибитые зноем ветви деревьев. На них не было, как обычно в эту пору, птиц, высиживающих своих птенцов. Деревья стояли сиротливо и одиноко. Казалось, и девушка тоже чувствовала себя одинокой в безмолвной тишине вечера.
— Да, это я так задумала, чтобы мы с вами спустились сюда в парк. Мне хотелось остаться с вами с глазу на глаз и поговорить по душам. Да будет вам это известно! — снова повторила она.
В ее голосе звучали нотки нетерпения. Жужа, воспитанная в строгих правилах, была вся во власти трепетного ожидания любви. Сколько бессонных ночей, терзаясь мучительными сомнениями, мысленно повторяла она робкие слова признания, чтобы однажды вечером под покровом тьмы раскрыть душу и решиться наконец высказать свои самые сокровенные мысли и чувства. И она выпалила их одним духом, а когда самое трудное осталось позади, вдруг запнулась от охватившего ее мучительного волнения и замолчала. В ее наивной смелости было что-то трогательное и беззащитное. И Дежери, всегда насмешливый и агрессивный, не смог отвергнуть ее. А может, и не хотел…
