— Гражданский демократ!
Шандор встал и, выйдя на середину комнаты, начал ораторствовать.
— Достопочтенные граждане… уважаемые крестьяне!.. — начал он, грассируя на аристократический манер и поглаживая невидимую бородку. Он явно кого-то копировал, а может быть, по-медвежьи неуклюже высмеивал немного и самого себя. Не знаю почему, но вдруг я представил на его месте Гезу, и сердце мое сжалось.
На пороге стояли тетушка и дядюшка Балла, Юлишка, жена Шандора, и их сынишка — все домочадцы. Ораторствуя, Шандор как бы обращался к ним. Они тоже смеялись. Тетушка Балла передником вытирала глаза, будто плакала. У нее и на самом деле текли слезы от смеха. Какое-то буйное нелепое веселье царило здесь; казалось, еще немного, и новый необузданный порыв смеха того и гляди приподнимет бревенчатый потолок. А может, только мне все это казалось нелепым? В атмосфере безудержного веселья любое слово вызывало взрыв смеха.
— Узелок… — И Марта уже ничего больше не могла произнести, все покатывались со смеху.
— А телка!.. — вклинил слово дядюшка Балла, с трудом пропустив его между седеющими усами.
Буйное веселье достигло еще большего накала: смех перешел в какой-то гомерический хохот. Тетушка Балла не удержалась и тоже приняла участие в общей забаве.
— А нижняя юбка с кружевами… — прошамкала она беззубым ртом, прикрывая его передником. Эта нижняя юбка была, должно быть, предметом особой потехи, потому что всех охватил новый взрыв судорожного раскатистого смеха. Милая крошка Борка с падавшими на плечи белокурыми волосенками сидела на постели и тоже закатывалась, неистово хлопая в ладошки.
Я продолжал лежать под пышной периной и смеялся вместе со всеми. Но мой смех был несколько наигранным, натянутым, ибо я не совсем понимал, над чем, собственно, они смеялись. Может быть, этот веселый смех явился для них завершением чего-то, разрядкой после сильного напряжения? И вдруг я почувствовал себя сиротой, которого обделили. Я пытался перехватить зажигающий взгляд Марты, чтобы уцепиться за него, как за спасательный круг. Но она даже ни разу не взглянула на меня.
— Телега… паприка… — говорила она, продолжая стоять посреди комнаты, как дирижер перед оркестром.
— Мамуля! Телочку!.. — визжала маленькая Марта. — Еще разок телочку!..
Мне стало невмоготу от сознания своей отчужденности.
Сбросив с себя перину, я вскочил с постели и в пижаме выбежал на середину комнаты. Юлишка, жена Шандора, стыдливо отвернувшись, вышла за дверь.
— Пажи! Денщики! Где мой мундир? — воскликнул я, подхватив сползающие пижамные штаны. — Где мои регалии? Где моя сабля? — И, приседая, похлопывал себя по бедрам. — Я хочу предстать пред ясны очи его превосходительства президента Кордаша! А то, чего доброго, он еще упрячет меня в кутузку за то, что я не нанес ему визита вежливости. Подайте мой парик! Так приказал Пишта Верок!
Я имел большой успех.
Марта, как мне показалось, даже позавидовала мне, потому что, запечатлев, подобно героине средневековой рыцарской драмы, прощальный поцелуй на моем челе, прошипела мне на ухо:
— Ты бы хоть брюки надел!
Дверной проем загородила чья-то громадная фигура, на какое-то мгновение заслонив собою свет, проникавший через него. Это пришел Михай Юхош, тесть Шандора.
— Можно войти? — Поздоровались. — Нельзя ли полюбопытствовать, что здесь за потеха, с чего бы такое веселье? Я тоже бы не прочь малость посмеяться. — В его манере держаться, говорить, как и прежде, сквозила этакая панибратская высокомерность, оттенок горделивого превосходства, но былой самоуверенности уже не было, чувствовалась какая-то натянутость, нарочитость.
Марта попыталась и его вовлечь в общее веселье.
— Дядюшке Михаю закрыт доступ в партию мелких сельских хозяев, — смеясь, сказала она, указывая на Юхоша, — ему не дал на то разрешения товарищ Кордаш.
Но Юхош не засмеялся.
— А, это о моем свойственнике? — процедил он с нескрываемой неприязнью и даже с оттенком презрения. — Чертовски башковитый мужик. Ума палата. Только надолго ли хватит? Неровен час, и к ответу призовут, а заодно вправят мозги и его пособникам. Вот ведь в чем дело-то! — Предостережение явно адресовалось Шандору, однако тот пропустил его мимо ушей. Тогда Юхош обратился прямо к нему: — Ты бы сказал Кордашу, что перед моим домом он зря палит. Все равно не устрашит. Я не из пугливых. От страха разбегаются разве только те несколько кур, что по его милости мне оставили. Бедняжки перестали даже нестись с перепугу.
