— Есть, господин инженер. Старик Сокоди.
— Так ведь он плохо видит.
— Сколько надо — увидит. Да тут и видеть-то нечего: смутьяны вряд ли рискнут сюда явиться.
— Не загадывайте! Лучше глядите в оба.
— Все будет в порядке, господин инженер.
Все трое вышли на крыльцо, перед которым уже собралась большая группа землекопов. Это были в основном молодые люди. В руках они держали заступы и дубинки. Балог присоединился к ним, и они направились к селу.
— Действуйте с умом, Лёринц, — крикнул им вслед Бела Сана. Не входите в село все разом. Пусть кто-нибудь войдет первым, а остальные за ним.
— Будь спокоен, — помахал тот рукой на прощание. — Ничего не случится.
В корчме было душно и жарко, но те, кто в этот знойный воскресный день входил сюда с улицы, раскаленной, как пекло, в первый момент ощущали приятную прохладу. Белые полотняные занавеси на входной двери и окнах преграждали доступ не только назойливым мухам, но и пышущему жару с улицы. В сумрачном зале с низким потолком царила дремотная гнетущая атмосфера. Молодые рабочие с дамбы тихо и мирно сидели в тесном углу за длинными столами и молча потягивали вино. Их было довольно много, едва ли не столько, как на свадьбе, и тем не менее голосов почти не было слышно.
Корчмарь Исаак, старый еврей, забившись в закуток за стойкой, исподлобья наблюдал за ними. Его взгляд выражал нескрываемое презрение, словно это были забулдыги, сброд какой-то. Ну что они за люди? Пить-то они умеют, хлещут вино почем зря, наливают в брюхо, как воду в бездонную бочку, и это хорошо, очень хорошо. Но куда им до здешних деревенских парней? Даже песни ни одной не спели. В каких только краях они выросли?
Правда, размышляя таким образом, он вдруг вспомнил о переломанных столах и стульях, о перебитых бутылках, кружках, стаканах, о выбитых стеклах и прочих печальных последствиях потасовок и решил, что все-таки смирные посетители, пожалуй, предпочтительнее. Тем не менее старый корчмарь в глубине души относился к этим простым землекопам свысока и даже пренебрежительно.
В нынешнее время, правда, жизнь в селе тоже пошла спокойнее. А бывало, по вечерам или воскресным дням собиралась в корчме коротать времечко чуть ли не половина села. И под веселую руку нередко закладывали в кипящий котел целого теленка или барана и лихо плясали до самого рассвета — кто кого перепляшет. А расходились, только когда веселье принимало опасный оборот, когда парни дубинками со свинцовыми набалдашниками принимались испытывать друг у друга прочность черепов.
В те времена люди не умели веселиться разумно. О безудержном разгуле веселья свидетельствовали пробитые головы, подбитые глаза, сломанные ребра, а нередко такие драки стоили и жизни иному молодцу.
Всегда находились лихие парни, которые могли взбаламутить полдеревни. Благо бывали радостные события в жизни крестьян — свадьба, именины, убой свиньи. Чего только не творили они на этих свадьбах — палили из пистолетов, носились по деревне шумной ватагой, хохоча, приплясывая и горланя, с винными флягами в руках. А если ни свадьбы, ни иного повода повеселиться не оказывалось, а поразвлечься хотелось, то они сами придумывали повод. Попойки у корчмаря Исаака, бывало, наделают шуму больше, чем иная свадьба.
В последние годы люди заметно поостепенились, стали жить спокойнее, словно решили копить свои силы да деньжонки. Однако праздничное веселье сохранило еще самобытность, хотя и не шло ни в какое сравнение с прежними гуляньями.
Землекопы мирно потягивали вино, но с таким нарочитым усердием, словно подрядились выпить как можно больше. Пили прямо из горлышка. И если бы перед ними поставили целую бочку, то они и ее опорожнили бы не моргнув глазом. Но вот один все-таки запел вполголоса любимую песню землекопов:
Замутились воды Тисы, побурели:
Она злится — как могли и как посмели
Обуздать ее мы дамбами своими,
Сделать воды ее бурные ручными.
Моя милая сердита, видно, тоже —
От нее доставить весточку не может
Даже ветер…
Напевая, он покачивал головой, тихонько шлепая в такт босыми ногами по глиняному полу. Его напев постепенно подхватывали все новые голоса, и вот уже все дружно пели, покачивая головами и отбивая такт босыми ногами. Босые ноги с закатанными до колен штанинами притопывали под столом, словно сами по себе, без своих владельцев пустились в пляс, а увенчанные бараньими шапками головы покачивались над столом из стороны в сторону, словно не одобряли, даже осуждали шалости ног.
