Парни со все более вызывающим озорством стучали кулаками по столу и теперь уже не просто пели, а истошно горланили. Мишка отплясывал все яростнее. Даже старый Исаак, многое испытавший на своем веку, не видывал подобного разгула. Он забился в угол за стойкой и в отчаянии ломал руки.
Эти дико вопящие люди были похожи на кровожадных каннибалов, неистово кружившихся около своей жертвы, привязанной к столбу. Мишка то и дело поглядывал на сидевших за соседним столом землекопов, проверяя, какое впечатление производит на них вся эта кутерьма.
Убедившись, что те не обращают на них ни малейшего внимания, Мишка выхватил из доломана нож.
Как зайду я в воскресенье да в корчму, чтоб пить-гулять,
Как всажу я ножик вострый да в бревно по рукоять…
Не успел он пропеть этих слов, как нож уже торчал в опорной балке.
Кто храбрец — пусть ножик вынет, кто смельчак — играет пусть,
Кровью собственною в полночь я на стенке распишусь!
Последние строки песни Мишка адресовал непосредственно землекопам. Он приблизился к их столу, яростно топая ногами, словно не танцевал, а отгонял бездомную собаку. Затем остановился, отер лоб рукавом рубахи и сел за стол. Деревенские парни перестали петь, но те, что сидели напротив, продолжали невозмутимо напевать свое.
— Тоже мне пчелки, — процедил Мишка сквозь зубы. — Трутни — вот они кто. Но только они не медком лакомятся, а водицу лакают.
— Недотепы, глухие тетери… Этим беспорточникам только шутовского колпака не хватает, — гогоча, поддержали Мишку собутыльники. — Кто воду лакает, тому вино ни к чему.
— А ножик-то мой, глядите, все торчит в бревне. Не иначе там ему и ростки пустить…
— Ну, в этакую сушь навряд…
— Ничего, недотепы воды принесут… в портках…
— А вдобавок сыграют на своей дудке — небось под музыку скорей в рост пойдет…
Парни вызывающе смеялись, пили, но глаз с соседней компании не спускали, в любую минуту ожидая нападения.
Те тоже пили, продолжая тихо напевать. Вдруг один из них, невысокого роста коренастый парень, встал, выдернул нож из балки и, сунув его в карман своего доломана, сел на прежнее место. Как ни в чем не бывало продолжал он петь с землекопами все ту же песню: «Замутились воды Тисы, побурели…», словно иной песни не было на свете.
Мишка Хедеши схватил дубинку, подскочил к землекопам. Он стоял, широко расставив ноги.
— Отдай мой нож, парень!
Все удивленно смотрели на него, как бы не понимая, о чем речь, будто не только не видели никакого ножа, но даже и не подозревали о его существовании.
— Ты, парень, что-то путаешь. Не иначе по ошибке в чужой двор забрел.
— Ты выдернул мой нож. Верни!
— Разве это твой? А я-то думал, что его забыл какой-нибудь раззява.
— Отдай!..
— Уж не ивовый ли прутик хочешь срезать, чтобы скакать на нем верхом?
Пришла очередь смеяться землекопам. Посрамленный Мишка насупился, лицо его, вспыхнув, потемнело от кипевшей злобы. Да и как тут было не озлобиться, ежели голодранцы, бездомные бродяги, у которых ни кола ни двора, посмели с ним этак разговаривать?
— Отдай нож, говорю, не то… — Мишка поднял свою дубинку со свинцовым набалдашником.
— Брось размахивать палкой, а то от натуги в штаны наложишь. Где чистые возьмешь?
— Ах ты, сучий сын!..
Схватив обеими руками дубину, Мишка неистово грохнул ею по столу, тот с треском развалился, словно глиняный. На миг водворилась мертвая тишина. Отчетливо слышалось отчаянное жужжание застрявших между оконными рамами мух. Но уже в следующее мгновение с обеих сторон из-за столов повскакивали парни.
У всех в руках неизвестно откуда появились дубинки. По ухватке, с какой их держали, можно было судить, что они увесистые, со свинцовыми набалдашниками. Смуглый паренек из землекопов одним ударом расшиб стол деревенских забияк, точно так же, как это сделал только что Мишка Хедеши.
Оба противника владели своим деревянным оружием, как рыцари шпагами: как бы точно ни был рассчитай удар одного, другой успевал его отразить или же ловко увернуться. В самом начале потасовки обе враждующие стороны поняли, что имеют дело с серьезным противником. Вот почему ни те ни другие сразу не бросились в решительную атаку, прощупывая друг друга неожиданными выпадами, пытаясь выявить уязвимые места. Ватага деревенских превосходила своих противников числом, поэтому землекопы, отпихнув ногами обломки столов, отошли в угол и стали полукругом, чтобы их не могли обойти с флангов и напасть с тыла.
