— И ты еще смеешь говорить об истине? Об ответственности? Чихать тебе на то и на другое. Даже на идею. Да что там идея! Тебе нет дела и до людей! До всей венгерской нации! Главное, чтобы твоя концепция была стерильной. Все это похоже на месть, но неизвестно за что. В этом вся твоя жизнь. Потому-то я и не считаю тебя героем, мучеником, даже жертвой! — Эти слова Геза произнес с какой-то яростной злобой. Короткие фразы звенели, точно удары молота по наковальне.
Чонтош резко повернулся и, размахнувшись, влепил Гезе пощечину.
От неожиданности Геза отпрянул назад, но в следующую секунду ринулся на Чонтоша; мы с Селешем, который мгновенно очнулся от угрюмого оцепенения, едва успели удержать его. Когда я сжал руку Гезы, то по тому, как были расслаблены его мышцы, понял, что он не ударил бы Чонтоша, даже если бы мы не удержали его. И я тут же отпустил его руку. Селеш же продолжал держать Гезу и ругаться:
— Идиоты! Зверье! Готовы глотку перегрызть друг другу!
— Я не трону тебя, — сказал Геза глухим голосом Чонтошу. — Потому что мне, в сущности, жаль тебя…
Это «в сущности» и было ножом, приставленным к горлу Чонтоша. Его всего трясло от негодования и досады на свою вспыльчивость. На лбу у него выступили капельки пота, стекла очков запотели. Руки едва удерживали платок, которым он пытался протереть очки. Его козлиная бородка странно подергивалась. Руку, державшую очки, он вытянул, чтобы разглядеть, достаточно ли чисто протерты стекла, потом водрузил очки на нос и, тяжело ступая, направился к лестнице. Туда, откуда пришел. Шел он, точно паралитик, едва переставляя дрожащие ноги.
— Постой, Дюси! — двинулся было за ним Селеш. — Тебе ведь надо в другую сторону.
Чонтош не обернулся и не ответил. Будто пришел сюда специально, чтобы сделать то, что сделал, и теперь отправлялся обратно домой.
Вскоре он затерялся в толпе, снующей вверх-вниз по лестнице.
Селеш никак не мог успокоиться:
— Какого черта вы сцепились?
Но это возмущение было не настоящим, как и вопрос, из-за которого возникла ссора. В том и другом была фальшь. Особенно в вопросе. Ведь в нем содержалась просьба ответить словами на то, чего словами не выразишь.
Мне опять стало не по себе, слабость сковала все тело, кружилась голова. Меня потрясла нелепость, бессмысленность разыгравшейся сцены. Но если бы она была действительно бессмысленной, абсурдной, это бы оказало на меня спасительное действие. Но к сожалению, это было не так.
В противоположном конце коридора показался Андраш. (Значит, все-таки не он диктовал машинистке, он шел совсем с другой стороны.) Он шагал торопливо, выпятив вперед грудь, как это делают легкоатлеты на соревнованиях по спортивной ходьбе. Казалось, он хотел сбежать от увязавшегося за ним Шандора Мартина.
Поравнявшись с нами, он необычайно тепло приветствовал меня. Даже раскинул руки, готовый обнять.
— Неужто ты, зять?! — Это «неужто» явилось как бы амортизатором для дальнейшего излияния родственных чувств. — Так ты, значит, здесь? Вильма с ребятами добралась к вам?
Я невнятно сказал что-то вроде «не знаю», что, мол, я и сам давно не был дома. Он удивленно посмотрел на меня и, словно наткнувшись на стену, резко повернулся и воскликнул, уже обращаясь к Селешу:
— Товарищ Селеш! Ты почему до сих пор не побрился? На цокольном этаже работает парикмахерская.
— Оставь меня в покое! — сверкнул своими желтыми от табака зубами Селеш. — По крайней мере, если и мне дадут по физиономии, щетина смягчит удар. — И, махнув рукой, он, тяжело ступая, отошел от нас.
Андраш недоуменно посмотрел ему вслед. Потом перевел взгляд на нас.
— Чего, собственно, мы торчим здесь? Зайдем в какую-нибудь комнату, что ли, — предложил Андраш и зашагал по коридору.
Я пошел за ним, но в то же время следил за Гезой. Ничто другое в этот момент меня не интересовало.
Геза не торопясь последовал за нами.
Мы прошли весь коридор, но пустых комнат не оказалось. Открывая по очереди двери, Андраш с необычайным оживлением, правда немного напыщенно, наставительным тоном объяснял нам, почему необходимо в любой обстановке быть чисто выбритым. Да и вообще, говорил он, почему важно, чтобы человек, как и его одежда, всегда был опрятным.
