— Ну, как дела? Давно мы не виделись. Как это ты вспомнил обо мне? Погоди-ка, чего ж это мы! — И нажимает на кнопку звонка. — Кофе или коньяк? Коньяк пьешь? — спрашивает он и смеется. Ему, как и мне, уже пятьдесят, но он до сих пор сохранил прежнюю, немного застенчивую мальчишескую улыбку. Даже в молодости она не вязалась с его могучей, атлетической фигурой, а сейчас и подавно. Но эта дисгармония в нем еще больше располагала собеседника к благодушному настроению.
— Мне кофе, пожалуйста. — И я тоже смеюсь, хотя пришел сюда в скверном, подавленном состоянии, стремясь уйти от всего куда угодно и к кому угодно. — А ты можешь пить коньяк.
— Что ты думаешь, и выпью. Кофеин поднимает давление, как и спиртное. Так какая разница? Мне одинаково вредно и то и другое.
Секретарша приносит кофе и коньяк. Андраш наливает себе, выпивает и довольно, даже несколько нарочито крякает.
— Смотри не проговорись Вильме! Итак, что же у вас нового? — И с особым ударением добавляет: — Что происходит в высоких сферах искусства?
— Там пока еще нормы не пересматривают.
— А между тем не мешало бы! Во всяком случае, так мне кажется. Разве я не прав? — смеется он.
Но разговор на эту тему у нас как-то не клеится.
— Вчера похоронили Гезу, — говорю я после небольшой паузы.
Он немного смущен, молчит и словно перелистывает в памяти листочки календаря. Я прихожу ему на помощь.
— Там был венок и от тебя.
— Мне очень хотелось поехать. Но как на грех похороны совпали с заседанием Совета министров. Его ведь похоронили на родине?
— Да.
— Жаль беднягу, — с искренним сочувствием произносит он, немного помолчав. — Хоть что-нибудь уже прояснилось? Что его толкнуло на такой шаг? Впрочем… — замечает он с необычной интонацией… И оборванная фраза, как клок одежды, вырванный колючей веткой, повисает в воздухе. Это выводит меня из равновесия.
— Впрочем? — спрашиваю я немного резко, даже вызывающе.
Андраш смотрит на меня с недоумением.
— Но ты ведь и сам понимаешь… догадываешься…
— Не понимаю… Решительно отказываюсь понимать! — Но если бы я продолжил этот разговор, то сказал бы, наверно, так: «Если бы понимал, то не сидел бы здесь, у тебя… И не стал бы звонить утром на студию, чтобы сообщить, что не приду сегодня, не буду снимать фильм, так как мы только на рассвете приехали домой и я простудился. (Мне было стыдно лгать. Нет ничего мучительнее, чем стыд человека перед самим собой.) Я бы не метался все утро по улицам… Не кинулся бы за город, на гору Хармашхатар. О, с какой щемящей болью любовался я красотой каменных глыб, снизу поросших кустарником! Потом бродил по Римской набережной… затем побежал по Уйпештскому мосту в сторону Гёда… где впервые встретился с Мартой, познакомился с тобой и где…» Я бы так продолжил, но раздумал, хотя во взгляде Андраша заметил понимание и ободряющее сочувствие. И все же меня снова сковывает какое-то смущение. Но в таком случае, зачем же было приходить сюда?
— Хотел ты этого или нет, но невольно стал тем, кто у нас делает погоду в области культурной политики, — говорю я. Андраш не понимает. — Многие подумали, что венок, который прислал ты, от министра культуры. Министр есть министр, какая разница.
— Он не прислал?
— Нет.
Я вижу, чувствую по его вздрогнувшему веку, что в нем шевельнулась солидарность со своим коллегой министром.
— Он, конечно, поступил так неумышленно.
— Если бы он прислал венок, тогда бы доказал, что поступил неумышленно.
— Ну и язва же ты!
— Ничего подобного, я просто опасаюсь, что он истолкует самоубийство Гезы как своего рода демонстрацию против политики в области культуры.
— Я знаю, что не истолкует.
— А впрочем, не все ли равно, — говорю я, устало махнув рукой.
— Уверяю тебя, он очень удручен. — Андраш кладет свою руку на мою. У него огромные ручищи, чуть ли не весла, но в их прикосновении я чувствую беспредельную нежность. Наверно, он и сам застеснялся ее, потому что неожиданно убирает руку, наливает в обе рюмки коньяк и совершенно другим тоном, говорит: — Будь же моим сообщником! Тогда я поверю, что ты не выдашь меня!
В тоне, каким он обычно ко мне обращается, звучит подтрунивающая нотка. Нашим отношениям всегда было присуще нечто подобное.
