«Розка хорошая, Розка душевная, ласковая», — повторял он про себя, и от мысли, что она, наверное, с нетерпением ждет его, почувствовал прилив нежности.
Грамоте крестьянских ребятишек обучал кантор Калмар. Когда-то, будучи странствующим подмастерьем, он забрел в село да так и застрял тут. Не обладая обширными познаниями, он слыл умным, много повидавшим на своем веку человеком, а его учености вполне хватало, чтобы познакомить с азбукой крестьянских ребятишек. И уж совсем не от него зависело, если результаты оказывались не очень-то обнадеживающими: ведь учитель имел возможность обучать своих питомцев лишь в течение немногих зимних месяцев. Весной, летом и осенью ребята были обычно заняты по хозяйству. Во всяком случае, жалобы на учителя никогда не поступали. Он делал свое дело весьма добросовестно. К тому же он и сам понимал, что ребята не могут проводить весь год в школе и должны помогать родителям. Таким образом, между учителем и селом никогда не возникало трений. Напротив, крестьяне даже любили и почитали учителя Калмара. Любой из них, оказавшись в затруднительном положении, мог смело обращаться к нему. Шли к нему охотно, ведь как-никак он пользовался славой самого сведущего человека на селе. Помимо всего прочего, люди всегда находили у него сочувствие, он знал и понимал их нужды, словно родился и вырос среди них. Да и мог ли он относиться к крестьянам иначе, получая от них хлеб насущный!
Во времена крепостного права он составлял для крестьян челобитные и так красочно описывал невзгоды крепостных, что, когда зачитывал крестьянам их жалобу, горемыки едва не плакали. И право же, отнюдь не его вина, если лицо, которому адресовались жалоба или прошение, не так-то легко было разжалобить. Самого учителя неудачи не обескураживали, он продолжал писать челобитные с тем же чувством и тщанием. Калмар настолько сжился с деревней, что ему порой казалось, будто он пишет о собственной горькой доле. Заботы и горести крестьян непременно передавались и ему. Самый тон ходатайства менялся сообразно случаю и настроению просителя, выражая ту или иную степень его покорности и чувства собственного достоинства. Во всяком случае, по мере приближения революционных событий 1848 года холопского раболепия в этих обращениях было все меньше и меньше.
Раскрепощение крестьян не изменило сути их жалоб, лишь по форме они стали несколько иными, так что учителю и теперь хватало забот и хлопот с односельчанами. Правда, ему довольно трудно было привыкнуть к новой обстановке и приспособиться к новым, непривычным обращениям. Всякий раз, когда он клал перед собой лист бумаги, рука его так и норовила написать: «Ваше высокопревосходительство, наш благодетель, всемилостивейший барин…» Из того, что было присуще минувшим временам и канувшим в вечность прежним порядкам, ему более всего остались дороги именно вышедшие из моды вычурные обращения, витиеватый стиль, пышные эпитеты, воздействовавшие не столько на рассудок, сколько на чувства.
Всех учеников, в разное время бывших под его опекой, сельский учитель не выпускал из поля зрения и помнил по именам, даже когда те уже сами приводили за руку в школу собственных детишек.
Старый учитель сразу же узнал Пишту, своего бывшего ученика, когда тот неожиданно явился к нему. Приветливо улыбаясь и щуря близорукие глаза, Калмар спросил:
— Ну, Пишта Балог, каким это ветром тебя занесло? Я уж не припомню, когда тебя в последний раз видел.
О попутном ветре, который занес его сюда, Пишта мог бы кое-что порассказать. Но стоило ему начать, как он тут же запнулся. Он снова попытался объяснить, зачем, собственно, пожаловал к учителю, и кое-как, сбиваясь и запинаясь, рассказал о бумагах, якобы хранившихся в сельской управе, и о том, как ему хочется эти бумаги прочесть.
С вниманием и доброжелательностью выслушав Пишту, учитель спросил:
— От кого же ты все это слышал?
Несколько помедлив с ответом, Пишта признался, что от деда Шебештьена.
— Видишь ли, все это сказки, досужий вымысел. Было время, я тоже разыскивал эти бумаги, но даже следа их нигде не обнаружил. В канцелярии управы, кроме вороха старых контрактов, деловой переписки да разных ходатайств, ничего нет. А на что они тебе понадобились?
