— Взять, к примеру, корчму. Не дают нам на нее прав, барин содержит. А если б село содержало, глядишь, и покрыла бы половину наших налогов.
Распахнутые кожухи незаметно сползли у мужиков с плеч, от палинки раскраснелись лица. Стало жарко, пришлось шапки сдвинуть на затылок. От прежнего смущения не осталось и следа. Знатный гость оказался таким обходительным, приветливым, золото — не человек. А уж речист, правду-матку так и режет. Заслушаешься!
— Угощайтесь, милости просим! — подмигнул Мешко и кивнул на флягу. — Моя палинка доходов барину не принесет!
— За здоровье отца нашего Кошута! — провозгласил гость тост и выпил стоя.
— Дай бог ему доброго здоровья!..
— Да поможет ему господь домой поскорее вернуться!
Хозяин принес третью флягу. Сын знаменитого Вешелени, закончив записывать мужицкие жалобы, облокотился на стол. Лицо его было красным от палинки, глаза горели.
— Знайте, дорогие соотечественники, денно и нощно печется о судьбе несчастных мадьяр Кошут! Денно и нощно ломает голову, как помочь своему многострадальному народу. Я не вправе разглашать тайну, но все же смею вас заверить, что недалек тот час, когда… Впрочем, вам, дорогие земляки, нет нужды все это подробно объяснять… Одним словом, настанет день и восторжествуют правда и справедливость! Вы, земляки, надеюсь, знаете о письме Кошута? Ежели нет, то я вам пришлю его. Кошуту известно все, что творится у нас в стране. Он знает, кто стоит за правду, а кто против нее. Знает он и тех, кто оказывает ему поддержку… Мы не должны взвалить на него одного непосильное бремя. Мы, мои дорогие соотечественники, должны помогать ему… Кошут пожертвовал всем своим достоянием на благо родины, и там, на чужбине, в Италии, он бедствует, живет впроголодь. Мы должны помочь Кошуту. Кроме того, деньги ему понадобятся ко времени возвращения домой… Недавно я получил от него весточку. При себе, конечно, я письмо не держу, ведь никогда нельзя знать, что с тобой случится. Зато я ношу в своем сердце каждое слово его. «Расскажи всюду, где ты бываешь, — пишет Кошут, — передай моим мадьярам-горемыкам вот что: душа моя преисполнена постоянными заботами о многострадальных соотечественниках…»
Растроганный Вешелени говорил задушевным, вкрадчивым голосом, слегка понизив его. Казалось, он вот-вот расплачется.
Крестьяне растрогались чуть не до слез, особенно когда он в третий раз стал повторять все сначала, витиевато приукрашивая свой рассказ и упирая на то, что «отец наш Кошут бедствует в Турине, терпит страшные лишения…» Тут поневоле любой преисполнится благим намерением помочь…
— Ежели кто из вас, уважаемые, хранит кошутовские кредитки, — перешел Вешелени-младший к сугубо прозаическим делам, — берегите их до лучших времен! В недалеком будущем они будут в большой цене. Мне не хотелось бы давать вам расписку в получении денег, которые вы пожертвуете на благородное дело! И не потому, что в этом нет особой надобности, а потому, что этого не следует делать. А почему не следует, вы, люди толковые, смекалистые, поймете и без лишних разъяснений. Но я все же хочу, чтобы ваша самоотверженность, готовность пойти на жертвы были вознаграждены. Вместо расписки я выдам вам кошутовские банкноты. И не столько потому, что они обретут большую ценность в будущем, сколько на добрую память о нашем отце Кошуте, который… — и тут краснобай снова повернул на стезю трогательно-чувствительных излияний.
Сегодня взоры всех обитателей села были обращены к усадьбе Мешко. В тесном семейном кругу крестьяне обсуждали небывалое событие: что-то оно им принесет? На сей раз никто не бранил Хедеши и старосту — не дай бог скажешь худое слово, а там, в доме Мешко, услышат, и прощай заветные желания. Шепнет староста или Хедеши посланцу Кошута, и не запишет он ничего в свои бумаги про твои нужды и беды.
Была у крестьян еще одна немалая забота. Артель местных землекопов должна была завтра утром отправиться на отхожий промысел. В селе было около сотни батраков, которые продолжали заниматься отхожим промыслом, а дамбы, находившиеся неподалеку от их мест, были уже сооружены. Приходилось искать земляные работы на дальних участках Тисы. Как перелетные птицы, покидали крестьяне весной места зимовок, с тем чтобы поздней осенью вернуться в родную деревню.
