— А кум где? — спросил Семен.
— Пока не видел… Может, и здесь же где-то, — ответил Костя. — Ты мне скажи-ка, где я сам.
— Не знаю.
— А кто же должен знать… Не я же правил.
— А не у кумовых ворот? — предположил Семен.
— Ну, ладно, я у кумовых ворот, а ты где?
— Бредишь?.. Где я. Да вроде там же, где и ты.
— А я где? — не унимался Костя.
— Вот ты… если это ты? То чё-то голос у тебя…
— Голос как голос. Скажи, вода-то почему?
— Вода?.. Какая?
— А ты потрогай-ка… да не меня — глаза-то выткнешь.
— А кого?
— Да никого… Вокруг себя, да только ноги не спускай.
Вода была под самое дно телеги. Не промок Семен благодаря дождевику лишь.
— Ядрена баушка!.. Ого!
— Да тише ты…
— Вода-то — правда.
— Дак чё, на самом деле ты не знашь, куда завез? Дуру ли лепишь? Ничё не помнишь?
— А чё мне помнить-то?
— Мы от Гришки поехали?
— Поехали.
— Поехали. А куда мы поехали?
— Ты чё, не помнишь?
— Помню, помню, просто уточняю. Ну так куда?
— Я — за кумом, ты — за поросятами.
— В Чалбышеву, значит.
— Ну а куда ж еще… Слушай, а мы не это… не в Кеми?! — предположил опять Семен.
— Тише, парень… это раз, тут и так вон как слышно, — сказал ему Костя, — а два — ты чё, совсем рехнулся, чё ли? Кемь-то, слава богу, в трех километрах от дороги протекает, и само мало, ближе нигде и не подходит.
— Ну?.. А вода?.. У кумовых ворот такой лывы… после дождей-то разве что…
— Так вот… От Гришки мы поехали?
— Поехали.
— Ну, это я помню… помню, что на телегу там залазил. Дак а потом? Потом-то чё?
— Потом… Да, слушай, чё ты привязался?
— Не привязался, а так надо.
— Потом… Потом чё?.. Ехали… Еще-то чё?.. Ну, говорили.
— По дороге?
— По небу, падла!
— Ты не кипятись… В лес, может, съехали?.. Ну ладно, дальше?
— Чё — дальше?
— Ехали, говорили. Ну а дальше?
— Дальше… Потом мужик этот с гармошкой.
— Чё за мужик? Какой? Откуда? — удивился Костя. — Я никакого мужика чё-то не помню.
— A-а, нет, — вспохватился Семен, — мужика не было… не было у тебя, а у меня-то был.
— Как это, у тебя был, а у меня не было?
— Ну, так вот… Костя, может, ты того?..
— Кого — того?
— Ну, это дело… Может, мы померли?.. Как Серафим Усольцев-то… Сгорели? Я слышал, что…
— А конь — тот тоже с нами, чё ли, помер?.. Ну-ка, потише.
— А?
— Собаки?
— Это?.. Они.
— Охотники?
— Да ночью-то…
— А у избушки?..
— Собак — тех, чё-то, сильно много… чё-то не видывал по стольку у охотников. Деревня, может?
— Семен.
— А?
— Во-он.
— Чего — во-он?
— Огонек.
— Да? Где?
— Да вон.
— Да где?
— Да во-он.
— Я разве вижу, куда тычешь ты…
— Вот… моя рука, вот — палец мой… куда показывает он, чувствуешь?
— Ох, ну и палец у тебя.
— Чего?
— Да ничего… Как огурец. Я чё-то раньше и не замечал…
— Ты его раньше и не шшупал.
— Ну… палец… ну?
— И чё, не видишь?
— Нет, ни хрена… Темно все только.
— A-а, да, тебе, наверно, зад Гнедков мешат?.. Сюда попробуй-ка… Давай чуть сдвинься… во… Палец как палец. Пальцев не видел, что ли, сроду?
— Видеть-то видел, почему… но чё-то это… шибко толстый.
Семен наклонился к Косте, поискал глазами и заметил вдалеке мерцающий огонек.
— Высоковато… как на небе будто.
— Ну не на небе же! А может, на горе?
— Такое может быть… но не на небе же. Чё это за деревня?
— Или чья заимка?
— А если это Кемь, то мы в…
— Чё эта Кемь тебе далась! Ведь не могли же сорок километров мы проехать. Не двое суток же скакали.
— Не могли?
— Ну сам-то пораскинь мозгами.
— Да. Если это Шелудянка, то… ну да, в полено-мать! Ну как же это сразу-то я не допетрил. Чалбышево! И точно что. А огонек, парень, на яру. — Семен почувствовал на руке вожжи и зло хлестнул ими всхрапывающего Гнедка. — Куда ты нас завез, придурок бешеный? Ишь ты, холера! И утопить ведь мог. Нарочно, наверное, падла. — Конь, испугавшись, рванулся, но сдвинуть с места телегу не смог. — Тпр-р-рр! Не утопил пока, засранец, дак утопишь… Куда тут плыть!
Говорили они уже громко.
— Семен, давай-ка спичку, что ли, чиркнем, посмотрим хошь. Мои-то промокли, конечно… Так и есть! Твои-т сухие?
— Сухие вроде.
Огонек осветил их лица. Приятели взглянули друг на друга, а затем, прикрыв ладонями от огонька глаза, стали осматриваться.
— Вроде трава блестит, ли чё ли?
— Трава вроде…
