— Хэ.
— Брага толковая, что надо.
По всему видно, приятно было для Семена слышать эту похвалу Марфиной бражке, к тому ж еще от знатока такого.
— Славная, — продолжал знаток. — Умет варить, ничё не скажешь. Дак а пошто не медовуха? Ты же ее готовил вроде к Марфиному дню.
— Хо-о, вспомнил поп Пасху! С тобой же ведь всё помаленечку и пробовали. Марфа хватилась, а там одна уж почти гуща. Ну, было ж рёву, мать честная. Сама взялась варить, а рам-то путних нет — еще тогда пустил все в дело. Давай за бражку приниматься… Та, что ты пил… А жбан — в амбар. Ключ от замка — куда, и хрен бы знал… Дак нет ведь, баба глупая. Я ж один черт… плаху откинул в потолке — и там. А ключ дала по-честному бы, может быть, и не полез бы… Так ведь?
— Да, — подытожил Костя разговор. — Тут уж закон, что против нашего ума ихний умишко жидковат.
Спустившись с горы, побежал Гнедко живее. Колоколец заливался, рассказывая что-то Гнедку, а тот ушами лишь отмахивался: не верил болтовне колокольца. Из-под колес телеги и копыт коня вылетали комья грязи.
— Тише ты, холера! — стал очурывать его Семен. — А то всю рожу залепило.
Перед Куртюмкой, косясь на возницу, Гнедко остановился.
— Давай, давай! — начали подгонять его оба седока.
Конь нехотя побрел. Семен и Костя приподняли ноги, остерегаясь воды, скрывшей ступицы.
— Куртюмка-то, смотри-ка на нее! И чё откуда! Так и напиться места не найдешь, а тут вон… Тепло бы было, дак купайся.
— Да, не Куртюмка, а — Ислень.
— А где дорога, там чё, а! — сплошное море.
— Там и в сухое-то лето… А ничего она… долбанула. Молодец Марфа. Не Марфа, а… прямо… Манька моя варит, варит, варит, варит, а все как-то… не бражка у нее, а… дуешь, дуешь — брюхо вон, как у Гнедка, а в голове, как… прямо… но, зато наутро во рту — как медведь ночевал. Тебе чё, так и ничего?
— Чу-увствую… Да я кого и выпил-то — стакан.
В гору они соскочили с телеги и быстрым шагом, поспешая за Гнедком, пошли следом. На горе снова сели.
В Ялани шумно бродили стосковавшиеся по солнцу и ясному небу люди, толпились без дела возле магазина. Мальчишки, прощаясь с теплом, катали по лужам самокаты, гудели, подражая тракторам и машинам. Девчонки лепили из грязи «пирожки» и «продавали» их пробегавшим мимо мальчишкам. Десятка три мужиков собралось на Пятачке обсудить произошедшие за время долгого ненастья изменения во внешней и внутренней политике.
Проезжая Пятачок, Семен и Костя поприветствовали «заседателей», с которыми расстались только час назад, не более.
— Вы это куда?! — поинтересовались с Пятачка.
— На Кудыкину гору! — ответил Костя.
— Костю Марья из дому выгнала, а Семен повез его на Козий Пуп, чтобы к Катьке-дурочке сосватать! Ха-ха-ха!!
— Мне с Манькой сил нет поиграть, а с Катькой — с той и вовсе — лом согнешь, но не подымишь.
— Ха-ха-ха!! — радуются на Пятачке. — Чё, фельдфебель не фурычит?!
— Отфурычил! Сколько ж можно! — сообщает Костя. — Манька говорит: чё здря мертвого таскаешь, отрублю давай да свиньям брошу, все кака да польза будет!
— Xa-xa-xa!! — еще больше радуются на Пятачке. — Ох-хо-хо!! — погода-то наладилась.
Миновали Пятачок, почту проехали.
— Семен, у магазина тормозни, — просит заранее Костя.
— Курево взять? — спрашивает Семен.
— Курева хватит… белую возьмем.
— Костя! — вскидывается Семен. — Ни копейки, честное слово. Марфа утром все карманы вывернула.
— Да есть. Не надо.
— Но?! А поросята?
— Поросята — поросятами, а беленькая — та сама собой. За дурака-то не считай: я прокурору своему сказал, что поросята нынче по тридцатнику.
— Дак так и есть. Чё, разве меньше?
— За двадцать пять у Гринчучихи сторговался… Правда, малюсенькие, как бобы.
— Чё, преждевременные, чё ли?
— Да хрен бы знал… А мне-то — черт с ним.
— Ух ты! — пришел в восторг Семен от Костиной изобретательности.
— И чё, поверила?
— А с кем ты едешь и куда?.. Ты подожди, а я моментом.
Костя не по-литературному, а по-своему поздоровался столпившимися на крыльце и около крыльца женщинами и под их тычки и «величания» протиснулся в магазин. А Семен подъехал к телеграфному столбу, слез с телеги и стал проверять упряжь, хлопая Гнедка по бокам и выдирая из его гривы и хвоста репей.
