«Глава первая
Стояла осень 1652 года. В лесах у реки Св. Лаврентия охотились трое друзей-французов…»
…Читать я не мог — болела голова, и, чтобы скоротать время, я стал сочинять про себя, чуть пожевывая разбитыми губами, всякую чепуху: стишки, названия ненаписанных произведений и т. д.
«Данилыч тянул виски „Белый Бокир“ и пел благим матом на известный мотив: „Ты меня не любишь, не жалеешь, Клава!..“»
Это из книги «Треск и суета партизанов». А вот еще книга: «Письма из города Кастратова» — дань эпистолярному жанру. Но лучшим моим произведением будет авантюрная повесть «Дромадер из дермантина» с множеством пикарескных отступлений. Начнется он посланием Великому Могнолу:
«Дорогой Могнол!
Посылаю тебе свои стихи. Будь так добр, пришли мне свой отзыв по адресу: Москва, радио, Тане Таракановой».
Вот эти стихи:
Гениальность — не порок, мой бог.
Самогонку пью как грог — продрог. (добавление Миши Тараканова)
А Спартак — не Пастернак, а так.
Ах, растак вас перетак! — бардак.
Пробовал еще что-нибудь сочинить, но все без толку — никто не приходил…
…Ищу себя на чердаке, в уборной, но там меня нет. Может быть, я сейчас краду у малышей игрушки — несколько вазочек для песка, совок, свистульку, еще что-то, — чтобы спрятать все на просеке, зарыв в песчаную почву под телеграфным столбом, а затем пометить на самодельной карте крестиком — «клад»? Пожалуй, это было позже. Тогда где же я?.. Память бессильна. Стены не расступаются, я сижу на кровати, глядя через оконное стекло на двор, лицо совсем никуда не годится, в виске хозяйничает огненная мошка. В животе заурчало, и желудок сжало как тюбик, выдавливая из него боль… Боль стала мостиком, я разогнулся и вышел на берег. На посиневшей, покрытой пупырышками коже выделялись жгуче-красные пятна — следы удара о воду. Алька поднял с земли мои сухие плавки и, вертя ими над головой, стал бегать вокруг и корчить гримасы. Ребята смеялись. «Ну, догони!..» Я бросился на него, но промахнулся, от бешенства слезы навернулись мне на глаза. «И не собираюсь. Сам отдашь».
«Фигушки!.. Великий зверолов остался без портков!»
«Дай ты ему!» — посоветовала мне Алькина младшая сестренка.
«Испугался? — крикнул Алька, которому уже наскучило, что его не догоняют. — Какой же ты индеец?»
Я наморщил лоб и процедил зло:
«Я не индеец».
«А кто же ты?»
Я еще больше нахмурился и кинул презрительно и гордо:
«Я — писатель, вот кто!»
За моей спиной пролился тихий смех. Я обернулся к женщине, закрывающей книгу.
— Подойди сюда, писатель.
Она все еще улыбалась и щурилась в стоячей колбе солнечного света. Я подошел, и мой взгляд приковали жаркие бьющиеся груди, еле сдерживаемые бледным купальником. Она чуть приподнялась, и груди, как кулаки боксера, обрушились мне на голову, целя в затылок и в висок…
…Я вновь обозреваю мусорные поля. Мусор-властелин. Он произрастает из грязи огромной ядовитой орхидеей, одуряющей и завораживающей… Что он высасывает из этой по-элиотовски трухлявой, бесплодной земли? Король мусор украшает себя коронами из ржавых консервных банок, на его груди — ордена-объедки, кусок дырявого толя — его мантия, скипетр — скрюченная железная балка. Говорить ли о троне — зеленом вонючем баке, готовом вместить в себя всю вселенную?
Генерал мусор командует строем обшарпанных петербургских домов. Мусор-любовник преподносит нам букеты из клочьев старых газет. Мусорные зефиры ласкают потных от игры в войну детишек с гнилыми палками вместо ружей.
«Эк куда хватил! А новые районы? А многоэтажные корпуса? А благоустроенные улицы? А повальное озеленение города?.. Ничего не желаешь видеть, кроме своей свалки!»
Что верно, то верно, отвечаю я сам себе, — смотрю на мир сквозь дырку прохудившегося ведра, слагаю гимны свалке, на которой живу. Розовые очки мои запотели, глаза в них еще больше слезятся.
Ну вот: только я собрался похулить благоустроенные районы намеком, что грязь, мол, заползает внутрь, как меня вовремя схватили за нечистую руку. Не блуди со скепсисом! Ну что ж, как говорится, виноват — исправлюсь. Начну жизнь сначала.
Ленинград — крупный промышленный, индустриальный и административный центр страны. «Окно в Европу». (Кто сказал, что «ставни захлопнуты»? Вывести и расстрелять подлеца! Так.)
