Я забрался в салон. Жена Казарина с остановившимися глазами уже сидела в кресле сопровождающего, вцепившись в край операционного стола, на котором лежал ее муж.
Лицо раненого синело, из горла вырывался надсадный сип. Явные симптомы удушья, хотя повреждений шеи я не заметил. Над правым ухом мужчины тянулся сочащийся темной кровью желобок — след, оставленный прошедшей по касательной пулей.
Мы вскрыли трахею и вставили дыхательную трубку, подключили кислород.
— Инна, — скомандовал я, вводя в ротовую полость Казарина ларингоскоп. — Готовь систему — лазикс, преднизолон…
В просвете ларингоскопа я увидел предмет, послуживший причиной удушья. Мне удалось сразу же извлечь его. С виду он был похож на таблетку из черной пластмассы.
Я поднял глаза: Инна фиксировала на локтевом сгибе раненого иглу, Славик следил за манометром, а с бокового сиденья на меня внимательнейшим образом смотрела девушка с плоским, неприятным лицом.
— Вы кто? — резко спросил я.
— Родственница, — невнятно пробормотала девушка, отводя глаза.
Что-то настораживало в ее поведении, в ее сутулой, по-походному одетой фигуре. Она сама казалась здесь инородным телом.
— Вон из машины! — коротко сказал я, машинально опуская черную таблетку в карман халата.
Некрасивое лицо девушки приобрело угрюмое и настырное выражение. Она, кажется, собиралась что-то возразить, но в этот момент темноту озарили тревожные синие сполохи — во двор влетела дежурная милицейская машина. Мне не было до нее никакого дела, но на секунду я отвлекся — девушка исчезла. Я тут же забыл о ней и дал команду в кабину:
— Жми, Степаныч!
Степаныч включил маячок и сирену, и мы помчались. Я велел Вадиму, сидящему в кабине, сообщить по рации, чтобы готовили операционную. Инна подняла на меня свои изумительные ореховые глаза и чрезвычайно серьезно спросила:
— Довезем?
Наш пациент дышал, но по-прежнему находился в коме. По его бледному с запавшими щеками лицу трудно было определить, сколько ему лет. Вообще трудно было понять что-либо, кроме того, что дела его исключительно плохи. Хотя пуля прошла по касательной, она, видимо, вызвала ушиб мозга и внутричерепное кровотечение. Вдобавок эта странная асфиксия.
Я нащупал в кармане пластмассовый цилиндрик. Как в дыхательных путях Казарина могла оказаться эта штуковина? Выходит, он держал ее во рту, а в момент ранения непроизвольно вдохнул. Может быть, какая-то таблетка? Нужно будет спросить жену Казарина, принимал ли муж какие-то необычные лекарства.
В больнице нас уже ждали. В считанные секунды неподвижное тело Казарина было перемещено на каталку, и его повезли в операционную. Нейрохирург Тяжлов, громадный, кажущийся неповоротливым в своем бледно-зеленом одеянии, сумрачно выслушал мои краткие пояснения и мельком взглянул на инородное тело.
— Что в лоб, что по лбу! — философски заметил он и ушел в операционную.
Жена Казарина сидела в коридоре отделения, сцепив руки на колене и неотрывно глядя в одну точку на белой стене. Она оказалась довольно привлекательной особой, хотя и заметно осунулась после обрушившегося на нее несчастья. Правда, лицо ее все-таки портила привычная маска высокомерия, которая вообще характерна для посетителей нашей больницы. У нас не бывает «простых» пациентов. И нашу «скорую» не вызовешь по «03». Если Казарина набирала наш номер телефона, значит, у нее имеются причины смотреть на мир несколько свысока. Это может быть престижная должность, или мешок с золотом, или какие-то тесные связи с людьми о-очень высокого полета.
Но сейчас меня не интересовал уровень чужого благополучия. Меня разбирало любопытство по поводу черной таблетки. И я напрямик спросил о ней убитую горем женщину, представив дело так, будто без ответа на этот вопрос невозможно дальнейшее лечение.
Казарина взглянула на пластмассовый кружочек с полным равнодушием.
— Мой муж не принимал лекарства, — глухо ответила она. — Он был очень здоровым человеком. Энергичным. Три раза в неделю посещал тренажерный зал. Голыми руками с ним было не справиться. Поэтому они застрелили его.
— Почему вы говорите — был? — возмутился я.
