Мама добавила, что настоящие серьезные книги теперь все меньше привлекают людей, особенно книги, над которыми надо думать.
А я сказала, что нам труднее учиться, чем их поколению, потому что куда больше всякой всячины открыли. И мы так нафаршированы сведениями, что думать над посторонней литературой нет сил.
У меня очень кислое настроение. Вера все время рассказывает о Павле, об его ухаживаниях, строит планы на будущее. И хоть планы эти довольно тусклые, мне все-таки обидно. Мне же не о ком рассказывать.
И вот я придумала себе друга. Я рассказываю Вере теперь на каждой перемене одну историю, с продолжением, как детектив.
Рассказываю то, о чем недавно мечтала. В герои я избрала Олега. Только не того, не настоящего. Я сделала его старше на шесть лет, аспирантом-геологом. Даже внешность изменила. Он у меня лохматый, большеносый и большеротый, угловатый и грубоватый, а глаза, как у Сороки.
Я сказала, что он сын папиного друга, зашел как-то к нам по делу, а потом стал мне звонить, по пустякам.
Но я с Олегом держалась, мол, очень холодно, потому что не люблю легкомысленных ребят. А он очень увлекался женщинами, приезжая из геологических экспедиций. И даже его отец этим возмущается.
А Вера мне позавидовала и сказала, что такие парни — самые интересные.
В следующий раз я сказала, что Олег звал меня в театр, но я отказалась, потому что знала от отца, что у него завелась постоянная девица. Я не хочу быть «калифом на час».
А Верка возмутилась и назвала меня глупой. Она не признает в этих вопросах в отличие от меня «права собственности». Ну, а я продолжала фантазировать. Олег, мол, сознался, что со мной ему необыкновенно забавно, что я — занятная и предложил дружбу, как с сестренкой.
Так я фантазировала неделю, а потом мне надоело. И пришлось сказать, что он заболел, а дома у них нет телефона. И тут Верка стала меня пилить, что я бесчувственная, что надо пойти его навестить. Тогда я сболтнула, что его кладут в больницу. Мне даже захотелось его сразу похоронить, но я бы не смогла изобразить неутешное горе. Пришлось объяснить, что родители его очень возмущаются его девчонками и что мне нельзя появиться, иначе они начнут его попрекать еще и мной.
Уже три дня, как я прекратила эти рассказы. И грустно, точно чего-то недостает. Я думаю об этом выдуманном Олеге, как о настоящем. Переживаю. И все время бегаю к телефону. Точно и правда кто-то может мне позвонить.
Вера сегодня сказала, со слов своей мамы, что мне надо изменить манеру поведения. Я, мол, замораживаю мальчиков своим удивленно-холодным видом. А когда со мной заговаривают, отвечаю без «шарма» (значит — обаяния), односложно, сквозь зубы. И человек сам не рад, что подошел…
Ну, после этого пришлось продолжить историю с Олегом, чтоб она не зазнавалась своим «шармом». Все перемены теперь буду с ней ходить и рассказывать.
Вот что я придумала дальше. Итак, мой Олег — в больнице. Описывать буду ту больницу, где в прошлом году лежал отец, ведь нужна достоверность, а там были большие трудности для посещения. У него тяжелый мокрый плеврит (опять-таки, как у отца). Его девица к нему не ездит, потому что не любит больных. А я стала там своим человеком, встретив доктора из анатомички. И посещаю его ежедневно. Отец Олега сказал мне, что сын меня полюбил, но что все у них дома очень боятся, чтоб он не испортил мне жизнь. А потом как-то в минуту высокой температуры Олег мне рассказал о своих чувствах и спросил, смогу ли я его полюбить. А я сказала — «нет», потому что между нами стоит его нечистоплотное прошлое. И он так переживал, что у него ухудшилось состояние…
Конечно, Верка начнет возмущаться моим жестокосердием, а мне будет приятно.
А потом я уговорю его уехать в санаторий.
И даже поеду с Олегом на вокзал прощаться. А на вокзале обниму, поцелую, обещав ждать, если я нужна ему. И после этого затоскую и даже потеряю аппетит…
Верка мне всерьез завидует, что я переживаю такие жгучие чувства. А мне и смешно, и грустно. Неужели, кроме автофольклора, у меня ничего не будет настоящего?!
Вчера у нас был вечер, посвященный Женскому дню. Я замоталась и ничего интересного для себя не ждала. Антонина упросила сделать последний раз газету, обещав не вмешиваться. И вот в начале вечера я все еще над ней сидела, клеила заметки, чертила заголовки. Большую часть газеты занимали пожелания — и учительницам, и девочкам старших классов от ребят. Сочинили мы их вместе с Димкой. Он хоть тощий, маленький и нос всегда с насморком, но все на свете знает. Я рядом с ним чувствую себя абсолютной дурой, и не только я, но и некоторые учителя. Его ужасно любит Николай Степанович, и я уверена, он всерьез готовится к урокам только, чтоб хоть изредка посадить Димку в калошу. И вот Димка такие пожелания придумывал с серьезным видом, что я не могла работать от смеха, а потом я еще на себя клей вылила, в общем, я не успела даже сбегать домой переодеться.
