Катрин сказала, что посидит с Виктором еще немного. До того момента, когда настанет пора «идти домой готовить семейный обед». Брюс запасся терпением. Он поймал себя на том, что мысленно ведет беседу с Шеффером. Но тотчас прекратил это занятие. Оно напомнило ему о погибших молодых женщинах, о тех, кого он за четырнадцать лет работы не смог спасти. Память о них преследовала его, и порой ему нестерпимо хотелось поговорить с ними.
Неужели на территорию смерти ведет дверь с кодом из трех цифр?
В то время как Алекс легонько ерошил ему только что причесанные волосы, сводя на нет усилия Катрин, Виктор Шеффер ощущал, что все больше продвигается на пути к сверхсознанию. Это было просто чудо. Правда, пугающее, конечно. Прикосновение Алексовых пальцев вывело его из легкого забытья, в котором он обычно находился между периодами духовного озарения. «Вот это да! Мне кажется, что я читаю жизнь по книге. Все связано между собой. Все дышит в одно и то же время».
Виктор Шеффер напрягался, пытаясь дать Алексу понять, чтобы он склонился к нему, поднес ухо к его рту и слушал. Может, ему хватит сил шептать.
«Эскулап, Эскулап, Эскулап. Посмотри на змею, обвившую посох Эскулапа.
Алекс, послушай меня, кобра там изначально. А начало всего - это райский сад. И в этом саду садов происходит пиршество. Оно напоминает праздник богов, но на самом деле это лишь собрание смертных. Они все там, все! Смеются, приветствуют друг друга. Но змея, свернувшись кольцом, притаилась. Кажется, что она смеется вместе со всеми, на самом же деле она размышляет. Ищет, что бы ей сделать. Ее яд, конечно, лекарство, но все может перемениться. В один момент. Ее яд может стать смертельным. Алекс, майор Алекс, шеф, слушай. Да наплюй ты на мои волосы! Уверяю тебя, Катрин права. Надо упорядочить эту жизнь. Каждый день мы убираем у себя в домах. Даже если они не соответствуют стандартам американской жизни, мы наводим в них лоск. Мы чистим зубы, расчесываем волосы. Прядем пряжу из бараньей шерсти, обстригаем даже тех жалких калек, что бродят по склонам, то и дело спотыкаясь. И в этом нет ничего плохого. Это не дает нам погрузиться в первобытный хаос. Алекс! Эс-ку-лап!»
Мартина Левин приехала на стрельбище к девяти тридцати утра. Кроме нее там не было ни одной женщины. И ни одного знакомого лица. В ожидании Алекса она выпила в баре две чашки кофе. Поразмыслила о том, стоит ли ей набраться смелости и попросить Матье Дельмона перевести ее на другую работу, а может, и в другую бригаду. Если уж рассуждать здраво, то надо признать, что решение остаться работать в команде бывшего любовника не самое разумное. Она слышала рассказы о людях, которые, познакомившись на работе, вступали в брак. В таком случае один из них обычно с этой работы уходил. В банках это вообще правило. Но Мартина поступала сообразно своему чутью, этому невидимому, но хорошо знакомому зверю, который подсказывал ей правильные ответы. Он, этот зверь, был прав, даже когда уложил ее к Алексу в постель. «Я ни о чем не жалею. У меня нет к тебе, Алекс, никаких претензий. Надо будет, я все начну сначала. И если на сегодняшний день только я сама да еще «дух святой» советуют мне остаться в криминальной полиции - что ж, пусть будет так».
Она направилась в зону для стрельбы, пока там еще было мало народу. Надев каску, прицельные очки и взяв в руки хорошо начищенный сегодня утром «вальтер», она сделала пять безупречных выстрелов. Пряча оружие в висящую на поясе кобуру, она подумала о том, что вот опять упустила случай продемонстрировать Алексу свою надежность, свое чувство локтя. Конечно, она немного покипятилась и бросила пару фраз, касающихся только ее лично, но теперь все пришло в норму. Им лучше заниматься делом, чем изводить друг друга придирками. Им надо охотиться за Коброй.
Сегодня утром она много размышляла об этом деле. У Феликса Дарка кишка тонка. Этот парень, определенно, любит копаться в своих научных проблемах и спать со своей Шарлоттой по четвергам и пятницам. Некоторые полагают, что убийство с помощью яда - удел трусов. Ведь тут нет никакой опасности, что затеянное обернется против тебя. Стрихнин действует медленно, но, почувствовав его действие, жертва уже не ощущает ничего, кроме собственных мучений, и, разумеется, не способна предпринять что бы то ни было.
