Глянув на перекошенное лицо, добавила тихо:
— Ты, здоровяк, уйди на задний двор. Я скажу вина тебе дать.
Нуба вырвал руку и, тяжело сползая по стене на корточки, сел у двери.
На другой лестнице уже слышались пьяные голоса. Флавий распахнул дверь в спальню, втаскивая Теренция, закутанного в роскошное банное покрывало верблюжьей тонкой шерсти. Конец покрывала волочился по полу.
— Вот, м-милый, — Теренций, покачиваясь, навалился на резную спинку ложа, — вот! Лежит мой козырь, моя п-политическая необходимость. Я рад, что она не лохмата грудью, как парадная шапка ее отца. Вы знакомы? Ах, да, учил два года! Ее… Ты хорошо следил за моей женой, Флавий? Развлекалась она с каким-нибудь скифским мальчишкой? Или — с двумя? Тремя, а, Флавий? Грязными, но — хорошенькими? А какой получился пастушок, прелестный, да? Из нее…
Хаидэ сидела, выпрямив спину и поджав под себя согнутые ноги, натягивала на колени короткий подол. Мяла в руках край тонкого синего полотна, переводя взгляд с одного мужчины на другого. У нее кружилась голова, сердце, размахиваясь, проваливалось вниз, и тогда ей казалось, она, как только рожденный младенец, намочила покрывала богатой постели, вместо теплого вылив на него огненную кипящую жидкость. И нет стыда, который должен бы накрыть с головой, она ведь — воин, пусть женщина и пусть еще не вошла в возраст зрелости, вместо стыда за мокрое горячее пятно под собой она ощущала только жадное нетерпение. Скорее бы раскланялся и исчез Флавий. Скорее бы ее муж протянул к ней руки, погасить то, что пылало, вскипая тяжелым варевом, заливая бедра, низ живота и груди нестерпимым желанием. Иначе она просто сгорит.
Наклоняясь вперед, прижимая грудь к коленям, быстро улыбнулась Теренцию, облизнув губы.
— Моя прелесть, — умилился тот, — видишь, дружок! Говорил, зря я платил золотом за это снадобье, а? Погляди. На эту степную зверюшку. Я закажу бочку этой дряни. Весь Триадей полюбит старого дурака Теренция!
— Я люблю тебя без всяких снадобий, князь! — важно сказал Флавий, икнув. Покачнулся, сполз на пол рядом с ложем и захрапел, сунув голову под свисающее покрывало.
— Ну, вот, м-милая, милое дитя, — Теренций ухватился за столбик балдахина, — усну-ул твой учитель. Я тебя сам… н-научу…
Качаясь, прошел к столику, таща за собой сползающее покрывало. Нацедил из пузатой бутылки резко пахнущей жидкости и выпил, морщась. Постоял, опираясь руками о край каменного стола и, кажется, немного протрезвел. Вернулся к ложу, топча покрывало босыми ногами и, крякнув, грузно упал рядом с Хаидэ. Она повернулась к нему, быстро дыша. Скользнула пальцами по бритой груди, круглому животу.
— Ну-ну, — поморщился князь, — не торопись. Хочу на тебя посмотреть. Встань. Пройдись.
Хаидэ, умоляюще глядя на него, медлила. Но Теренций прикрикнул, и она соскочила с кровати.
— Иди. Иди к зеркалу, не поворачивайся. Руки подыми. Выше. Потянись. Нагнись теперь. Потрогай ковер. Хорошо! Прелестный мальчик с золотыми кудрями. Ну, иди к Теренцию, иди, мое сокровище.
И прикрыл глаза, ожидая, пока девочка заберется на постель.
— Ляг вот так, головку поверни. Ах, какой профиль! Я закажу гемму с твоим профилем, мой пастушок. А хочешь, начеканим золотых монет?
Он завозил руками по спине девочки, задирая подол. Хаидэ застонала, приподнимаясь, сгорая. Теренций подхватил ее под живот, навалился, дергаясь. И отталкивая, шлепнул в сердцах по ягодице, оставив красный отпечаток руки:
— Я… сегодня много. Выпил.
Хаидэ, прикусив подушку, грудью уперлась в покрывало, заерзала, сжала кулаки. Из глаз текли злые слезы.
— Погладь меня, — попросила прерывистым шепотом, — как старшая, когда умащивала…
— Старшая? — Теренций заворочался, провел рукой по лицу, соображая, — позови раба своего, — приказал, — зови!
— Нуба! — крикнула Хаидэ, а черный силуэт плыл перед ее глазами, расслаиваясь и снова слипаясь, — Ну-ба!
— Сюда, раб, — велел князь, — иди к своей хозяйке.
Нуба, пройдя мимо ложа, встал у изголовья, тяжело глядя в стену.
Теренций снова рванул девочку вверх за бедра, прижал к себе. Хаидэ застонала, упираясь руками в покрывала.
