– Что это, Нина, с вами? Вы как будто расстроены? – спросила она обычным ей покровительственным тоном.
– Оставьте меня, все оставьте! – капризно твердила я, кусая губы и избегая её взгляда.
– В самом деле, вас следует оставить, Нина: вы становитесь ужасно несносной, – строго произнесла Ирэн, очевидно обиженная моим резким ответом.
– Ну и слава богу, – совсем уже нелепо, по-детски пробормотала я и, передёрнув плечами, побежала в спальню, желая спрятаться и остаться наедине с моим маленьким горем.
Каково же было моё изумление и негодование, когда я увидела Люду, моего единственного первого друга, между Маней Ивановой и торжествующей Крошкой – моими злейшими врагами!.. Я сразу поняла, что они воспользовались нашею ссорою, чтобы, назло мне, привлечь Люду к себе. Их я поняла, но Люда, Люда, как она согласилась подружиться с ними?.. Неужели она не догадалась, сколько обиды и горечи нанесла этим поступком моему и без того измученному сердцу? А я так любила её!..
Я была возмущена до глубины души, возмущена и против Ивановой, и против Марковой, и против Влассовской, против всех, всех. Я не помню, что я крикнула им, но, вероятно, что-нибудь обидное, потому что Влассовская испуганно заморгала своими вишнёвыми глазами, а ангельское личико Марковой исказилось злой гримаской.
Месть Крошки удалась на славу! Отняв от меня моего друга, она лишала меня последнего солнечного луча, последней радости в холодных, негостеприимных институтских стенах.
Глава VIII. Из-за вороны. Друзья на всю жизнь
Потянулись ужасные дни… Назло Люде я подружилась с Бельской. Наши шалости превосходили все прежние. Бельская была хитра на выдумки и изворотлива, как кошка. Мы бегали, беснуясь, по всему институту, кричали до хрипоты в часы рекреации, не боясь начальства, гуляли на половине старших. Растрёпанные, хохочущие, крикливые, мы обращали на себя всеобщее внимание… Классные дамы удивлялись резкой перемене в моём характере, но не бранили меня и не взыскивали. Я была общей любимицей, да к тому же многое приписывалось моим нервам и острым проявлениям тоски по родине.
– Что с вами, Нина? – удивлялась Ирочка, глядя, как я, вся красная от беготни, неслась к ним на половину вопреки запрещению синявок. – Я не узнаю вас больше!
– Я веселюсь, фея Ирэн, – смеялась я, – разве бедным маленьким седьмушкам запрещено веселиться?
Если б она знала, как я была далека от истины! На глазах класса, в присутствии ненавистной Крошки, её оруженосца Мани и ещё недавно мне милой, а теперь чужой и далёкой Люды, я была настоящим сорвиголовою. Зато когда дортуар погружался в сон и всё утихало под сводами института, я долго лежала с открытыми глазами и перебирала в мыслях всю мою коротенькую, но богатую событиями жизнь… И я зарывалась в подушки головою, чтобы никто не слышал задавленных стонов тоски и горя.
– Папа! – часто шептала я среди ночного безмолвия. – Милый, хороший, дорогой папа, возьми меня отсюда… Увези меня отсюда! Я теперь одна, ещё больше одна, чем была раньше. Была Люда – нет Люды. И снова темно, мрачно и холодно в институтских стенах…
А Люда спала сном праведницы тут же рядом со мною, но безусловно чужая для меня и близкая Ивановой и Крошке, которых я презирала всеми силами души…
Наутро я вставала с новым запасом шалостей в голове и с гордостью проходила мимо ненавистной «тройки», дружески обняв Бельскую.
Первый снег в этом году выпал в начале ноября… Я точно обезумела… Всю большую перемену мы взапуски гонялись с Бельской по последней аллее, куда младшим было строго запрещено ходить.
В один на редкость выпавший полуосенний-полузимний морозный денёк во время прогулки мы были привлечены жалобным карканьем большой чёрной вороны.
Ворона была противная, злющая, но ей перебили крыло и лапку, и этого было достаточно, чтобы разжалобить сердца сердобольных девочек.
– Джаваха! – крикнула Бельская. – Давай поймаем ворону, накормим и вылечим её.
Сказано – сделано. Не привыкшая останавливаться перед раз задуманным решением, я храбро полезла в рыхлый снег и протянула руку за вороной. Но глупая птица не понимала, казалось, моих добрых намерений. Прихрамывая, она заковыляла от нас по всей аллее, точно мы были её злейшие враги.
