– Ты доподлинно это знаешь, сыне? – Кирилл коснулся руки князя, посмотрел ему в лицо. – Искушения бывают и у самых достойных. Я слыхал, что латиняне ссылаются на монаха итальянского по имени Иоанн, который якобы это обещание князя Ярослава слышал.
– Лгут они, владыко! – вновь не сдержал своих чувств князь Александр. – Лгут! Я ведь говорил с этим самым монахом. Зовут его Джованни Плано Карпини. Он-то – человек честный. Он открыл мне, кто был тот изменник-боярин, что отца моего оклеветал, и подтвердил, что никакого такого обещания не было. А они мне своё лукавое и злое за отцову волю выдавать пытаются! Вот я и не сумел с собой совладать. Плохо это!
– Да нет! – вновь улыбнулся митрополит. – Надеюсь, теперь ты этих обманщиков надолго от нас отвадил. В прелесть впасть легко, а вот как потом содеянное искупить?.. Я одно тебе скажу: Русь сейчас среди вражьего круга, и быть ей или сгинуть, зависит от того лишь, сохранит ли она веру православную. Ты всё верно сделал, князь.
Разговаривая, они дошли до монастырских стен, однако владыка не спешил в свою келью. Остановился возле колодца, обернулся:
– Чадо, достань-ка мне водицы. Пить захотелось. Уж больно долго проповедь говорил.
Александр охотно схватился за журавля, опустил ведро и почти тут же достал. Студёная вода красиво плескалась в деревянной кадке.
Владыка зачерпнул воду стоявшей на краю колодца деревянной чаркой и с наслаждением принялся пить. Хрустальные капли попадали на его серебряную бороду, блистали в ней крохотными искорками, потом падали назад, в чарку.
– Ай, добра водица, да как бы не простудиться! Не хочешь?
Александр принял у владыки чарку и выпил почти до конца.
– Правда, хорошо! Утешил ты меня, владыко. А то я уж загоревал: три с лишним десятка живу, а владеть собой никак не могу научиться. Что ни говори, а в гнев впадать – грех!
– Ну, считай, что ты покаялся в грехе и я твоё покаяние принял, – усмехнулся митрополит. – А теперь расскажи-ка про Орду. В этот раз ты там долго пробыл. И, чаю я, нарочно задержался, чтоб лучше этих людей понять. Что скажешь про поработителей наших?
Александр развёл руками:
– Что про них сказать, владыко? Кабы можно было предпочесть им латинян, я бы, может, это сделал… Чужие нам татары, чуждые. Они не просто сильны большим скопом, они и живут таким скопом, и сильнее всего в них – повиновение властителю своему. На каждого отдельного человека они вроде бы и внимания не обращают, будто он – муравей, а не образ и подобие Божие…
Но отчего я и по сей час уверен, что лучше жить какое-то время под ними, чем объединиться с католиками, так это от того, что вера любого человека и любого народа татарам безразлична. Они считают, что веровать можно как кому угодно и во что угодно. Считают, что в рай множество путей, куда хочешь, туда и иди!
– Но ведь так ненароком и в ад забредёшь, да сразу того не заметишь! – горестно заметил владыка.
– Я тоже об этом думал. Но для нас сейчас это – спасение. Да, они жгли и уничтожали наши храмы, убивали священников, но если постараться жить с ними в мире, не допуская их свирепых набегов, то нашу веру они трогать не будут. У них, владыко, законом запрещено притеснять какое бы то ни было верование. Я этим воспользовался и добился особой грамоты, чтобы наша церковь была от нападок защищена. В Каракоруме её теперь нельзя притеснять и даже хулить под страхом смертной казни!
– Вот как у них! – всплеснул руками Митрополит. – Ну так слава Богу, что латиняне для себя там такой же грамоты не испросили! Взял бы ты да свои слова гневные латинянам там высказал… И что? Хоть восвояси беги!
Александр видел, что его наставник шутит, и всё же почувствовал себя немного уязвлённым.
– Было б нельзя, я бы с собой совладал! – воскликнул князь. – Но на своей земле я в своей воле.
– Ах ты, чадушко! Нет нашей воли ни на земле, нигде… Только Божья воля есть, только Он здесь и везде волен, а мы если от Его воли отпадаем, то, считай, и нет нас! Хорошо, что ты от татар столько добра для нашей церкви сумел испросить. Тоже небось несладко тебе приходилось. Не всегда ведь они нашу веру-то уважать готовы. Вспомни ещё раз, как князь Михаил Черниговский и боярин его лютую смерть прияли… Скажи-ка: в Каракоруме, как я понял, разных церквей много, и наша там тоже есть. А в Бату-сарае?
