Он производит печальное впечатление, этот овдовевший князь, одиноко живущий в своем дворце на скале и пытающийся как-то перенести жизненные неудачи детей. Он по-прежнему придерживается принципа Грейс, что никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя захлопывать дверь. Князь погрузнел, частенько впадает в депрессию и, как правило, погружен в свои мысли. Стараясь как-то скрасить эту картину, европейская пресса вот уже многие годы пытается женить его то на вдове Дэвида Найвена, то на вдове его друга-строителя Лулу Марсан, то на пышнотелой княгине Ире фон Фюрстенберг («Слишком крупная барышня, — сказал князь по поводу последней, — для такой маленькой страны»).
Ренье все это не интересно. Грейс составляла половину его жизни (иногда больше, иногда меньше), и у него сохранилась вторая половина — Монако. В эти дни княжество скорее напоминает собой Гонконг, нежели Манхэттен, — этакая пасть, в которую засунули еще десяток зданий, или, как удачно выразился Джон Винокур, «вставная челюсть с лишними зубами». Восьмидесятые стали особым десятилетием для Монако, когда в нем, словно грибы, начали вырастать подъемные краны. Деньги делал кто только мог. В период с 1972 по 1992 год цены на недвижимость выросли на 650 %, а с 1981 по 1991 год число банков более чем удвоилось — с двадцати семи до пятидесяти семи. Статистика отмывания денег, к сожалению, недоступна, однако, согласно данным расследования, сюда было перекачено немало колумбийских наркодолларов, а французский парламент недавно обрушился на монакские банки с обвинением, что те якобы открывают счета для итальянской мафии. Не случайно, что пятнадцать или шестнадцать миллионов незаконных долларов, выплаченных в связи со скандалом «Иран-Контрас» в середине восьмидесятых, были перекачаны именно через Монако.
Ренье держит эту современную Касабланку под жестким, неусыпным контролем. Полицейские телекамеры следят за порядком на улицах, телефоны время от времени прослушиваются, а объявления, выставленные на тротуарах, оповещают прохожих, что им дозволено, а что не дозволено носить. Местные жители от этого просто в восторге. Монако, скажут они вам, — это последний уголок на всей земле, где дама может безбоязненно разгуливать по улицам в изумрудах. И они правы. Однако после падения «железного занавеса» княжество осталось в Европе последней деспотией.
Сам деспот не видит поводов для извинений. Пять тысяч урожденных монегасков и двадцать четыре тысячи налоговых беглецов не имеют ничего против существующего положения вещей, и этим все сказано. В свои семьдесят лет князь-строитель, как и прежде, проводит долгие часы у себя в кабинете, изучая планы и макеты, схемы транспортных потоков. Он наполовину глава государства, наполовину мэр своего игрушечного города, что трудится не покладая рук на благо своих поданных. Он редко дает себе отдых, а когда такое случается, то монсиньор садится за пишущую машинку и выстукивает друзьям свои длинные, цветистые послания, полные красноречия и опечаток.
Время от времени Ренье обращается к своей излюбленной теме цирковых клоунов. Подписывая письма, он часто рисует небольшую физиономию клоуна, под намалеванной улыбкой которого кроется грусть. Как ни странно, но величайший из всех клоунов проходит под именем Гримальди. Начиная с 1974 года одним из главных событий для княжества и князя является цирковой фестиваль — целиком и полностью идея Ренье. Лучшие цирковые труппы со всего мира приезжают в Монако, чтобы помериться силами, и Ренье потихоньку ускользает из своего кабинета, чтобы поприсутствовать на репетициях. В конце фестиваля он приглашает лучших артистов к себе во дворец, и они садятся с ним за обеденный стол, обмениваясь шутками. В компании лицедеев и князь на время сбрасывает с себя панцирь. Ренье признался близким друзьям, что у него в гараже наготове стоит микроавтобус-караван, который он оборудовал соответственно собственным привычкам. В этом автобусе Ренье может жить, ни от кого не завися, и, когда наконец отойдет от дел, говорит князь, он просто уедет на нем куда глаза глядят или вслед за бродячим цирком.
