Книготорговец из Флоренции - страница 32
Леонардо Бруни тоже поначалу предпочитал Платона, найдя его философию созвучной христианству. Первый свой перевод из Платона, диалог «Федон», завершенный около 1405 года, он озаглавил «De immortalitate animae», поскольку там приводятся доводы, доказывающие бессмертие души. Для верности он посвятил перевод папе Иннокентию VII. Затем, в 1409 году, он посвятил свой перевод «Горгия» – в предисловии к которому радостно сообщил, что писания Платона «согласуются с нашей верой»[175], – Иоанну XXIII, антипапе. Впрочем, ассоциации со столь суетным прелатом едва ли могли пойти Платону на пользу.
Однако заигрывания Бруни с платонизмом длились недолго. Человек, столько сделавший, чтобы познакомить западных читателей с Платоном, неожиданно сменил взгляды, перешел на сторону Аристотеля и сосредоточился на переводе его трудов. Бруни оскорбился, когда сделанный Траверсари перевод Диогена Лаэртского представил исключительно нелестный портрет Аристотеля: шепелявый, с худыми ногами и маленькими глазами, ставший любовником атарнейского тирана, евнуха и бывшего раба по имени Гермий. Диоген утверждал, что Аристотеля привлекли к суду за бесчестие и тот, дабы избегнуть наказания, принял яд. «Но аконита глоток избавил того от гоненья, в нем одоленье дано несправедливых обид»[176], – ехидно заключил Диоген.
Бруни благородно встал на защиту Аристотеля, составив новое жизнеописание, в котором опровергал (или просто оставлял без внимания) наветы Диогена[177]. Он полагал, что Аристотель лучше научит людей, как жить вместе в цивилизованном обществе, Платона же считал опасным мыслителем, чьи «мнения глубоко противны нашему обычаю и образу жизни»[178]. Бруни особенно смутило предложение, изложенное в книге пятой «Государства»: «Жены этих мужей должны быть общими, а отдельно пусть ни одна ни с кем не сожительствует. И дети тоже должны быть общими, и пусть отец не знает, какой ребенок его, а ребенок – кто его отец»[179]. После того как Бруни раскритиковал Хрисолоров перевод «Государства» как «неумелый»[180], его попросили сделать свой. Бруни отказался наотрез: по его мнению, текст содержал слишком много идей, неприемлемых для западной морали.
Леонардо Бруни не первого терзали сомнения по поводу Платона. Хотя святой Августин и написал в сочинении «О граде Божьем», что платоники из всех философов его времени ближе всего к христианству, и хотя Амброджо Траверсари был убежден, что платоновская философия «в основном согласуется с христианской истиной», труды Платона давно подозревали в безнравственности и ереси. Первые полностью переведенные диалоги, «Менон» и «Федон», мало изучались из-за их вопиющих богословских промахов: согласно первому душа существует до рождения, второй отрицает телесное воскресение. В других трудах Платона, таких как «Федр», «Лисид» и «Хармид», упоминаются гомосексуальные чувства и отношения, а во многих диалогах Сократ хвалится, что слушался демония, – это и привело его к суду за попытку «ввести новые божества» и чаше с цикутой[181].
Даже если забыть про ересь и отношение к гомосексуальности, Платон вроде бы не должен был привлекать флорентийцев, которые давно похвалялись своей приверженностью политической свободе и народовластью. Аристократический снобизм Платона резко расходился с демократической культурой Афин. Он родился в семье олигарха и был племянником Крития, которого его современник Ксенофонт назвал самым алчным и жестоким из правящего совета «Тридцати тиранов», пришедшего к власти после свержения афинской демократии. Когда Критий и его приспешники (в числе которых был и еще один дядя Платона, Хармид) в 403 году до н. э. захватили власть, наступили полтора года террора, за время которого погибли тысячи. Платон разочаровался в их правлении, однако также разочаровала его и вернувшаяся демократия, которая в 399 году приговорила Сократа к смерти якобы за то, что он вводит новые божества и совращает юношество, а скорее всего, за связь с Критием и Хармидом. Платон еще больше разуверился в народовластии и стал считать политику игрой неуправляемых и бездумных страстей.