— Ваше величество, — опять вмешался Вацлав, — евреи…
— Сделать человека, — сказал Рудольф, — весьма серьезное достижение. Но это не механическая игрушка?
— Он создан из глины, — ответил Вацлав. — Только из глины.
— Он ходит и говорит?
— Ходит, сир, но не говорит. Он очень силен. Как я слышал, стоит целых двенадцати солдат.
— Что? Стоит двенадцати солдат? Но ведь евреи не воюют, — щеки императора раскраснелись. — Пошлите за этим искусственным человеком. Я должен сам его увидеть. И за раввином. Да-да, конечно, за раввином тоже.
— А что же пара алхимиков, ваше величество? — отважился напомнить Киракос.
— Алхимики пусть продолжают работать. Я хочу, чтобы все в этом городе занимались тем, чтобы дать мне вечную жизнь. Да, и доставьте сюда того портного, который работал над моим последним камзолом. И пусть готовят печи на кухне — печь придется много.
— Тот портной на самом деле… еврейский сапожник…
— Да что ты такое несешь, Вацлав? Сапожник, который портной, который на самом деле еврей?
— Не сам портной — сапожник, — поправил Киракос, — а его прекрасная жена.
— Значит, жена еврейского сапожника — тот самый портной, вернее, портниха, которая сшила мой камзол? Чем же все это закончится? Евреи захватят власть?
— Она самая красивая женщина в Праге, — заметил Киракос.
— Самая красивая женщина в этом городе, которую я ни разу в глаза не видел? Самая красивая? Я должен оценить ее красоту. Приведите ее ко мне, и раввина тоже, и еще эту штуковину… ну, голема. Подумать только — все это происходит прямо у меня под носом, а я и ведать ни о чем не ведаю! Где был мой двор? Что они там вообще делают? А совет — он сегодня собирался? Где этот тошнотворный мерзавец Румпф, ему положено всем управлять, а он только груши околачивает! Где Розенберг? Оторвите его, наконец, от жены — все равно у них ни черта не получится.
Император вскочил с кресла и заметался по галерее.
— А эта швея, еврейка, — что у нее самое привлекательное?
— Никто ее настолько подробно не видел, ваше величество, — ответил Вацлав.
— Ее лицо, — сказал Киракос, — и ее тело.
— Но ведь это получается все, разве не так? Я должен ее увидеть. Я должен ее получить.
— Она никуда не ходит без своего мужа. Их обычаи…
— Да будь ты проклят, Вацлав! Скажи, Киракос, как это тебя угораздило на нее наткнуться?
— Киракос прячется за стенами их купальни и подглядывает, ваше величество.
— Ничего подобного.
— А ты, Вацлав, как ее высмотрел, могу я спросить?
— Я знаю Рохель с детства, ваше величество.
— Рохель, значит, — осклабился Киракос.
— Теперь все ясно, — объявил император. — Это целый заговор с целью держать меня в неведении. Где этот мерзостный служка? На кухне должно быть хоть что-нибудь, что я смог бы съесть прямо сейчас. Варенье, кусок хлеба… И Пуччи сюда… нет, сперва певцов, пусть они исполнят «Первую книгу мадригалов» Монтеверди. Музыкантов, этих змеев свернувшихся, весь мой оркестр. Горячее вино с пряностями. Ну, живо.
— Ваше величество, а вы бы не хотели немного отдохнуть? Позвольте мне помочь вам улечься в постель.
— В постель, Вацлав? Я не хочу в постель. Сейчас день, и я собираюсь познакомиться с самой красивой женщиной в Праге. Больше того, я должен познакомиться не только с этой еврейкой, но и с человеком-големом — и ты смеешь предлагать мне улегся в постель? Вот ее я точно в постель уложу. Значит, она замужем? Тем лучше. Как насчет права первой ночи, которое прежде супруга всегда принадлежит дворянину, королю, боже ты мой, императору?!
— Этот старый обычай, ваше величество, уже давно вышел из моды.
— В самом деле, Вацлав? А у меня не вышел.
