Время не давало отсрочки. Поэтому тем же вечером евреи Юденштадта собрались в доме рабби Ливо. Хотя вечер выдался на редкость ветреным и дождливым, в кабинете раввина столпилось столько народа, а из печи так валил дым, что окно пришлось открыть. Ветер и дождь со свистом бились о стены здания. В кабинете находились все члены Похоронного общества, естественно, Майзель, зятья раввина, учителя из шуля, Зеев и другие ремесленники. Каким-то чудом сюда втиснулись все Бар-мицва[46] Юденштадта, а также протестант Кеплер, который ускользнул из замка, как только убедился в том, что Вацлав вырвет Рохель из объятий императора. Перл, будучи ребицин, тоже имела право присутствовать на собрании. Дочери раввина вместе со всеми своими детьми отправились в дом Зеева, чтобы дождаться, когда Рохель вернется из замка. Йоселю дали мелок; одна из стен кабинета, не занятая книжными полками, должна была послужить ему бумагой или пергаментом. Свечи тускло освещали кабинет.
— Ситуация такова, — серьезным тоном начал рабби Йегуда Ливо. — Император считает — разумеется, это заблуждение: раз я дал жизнь Йоселю — а вам известно, что представляет собой акт творения, который я властен был проделать лишь однажды и для особой нужды…
— Ближе к сути, — резко произнес Зеев, который становился все более неугомонным. Его Рохель по-прежнему находилась в замке.
Раввин, сидящий во главе своего длинного и узкого стола, который напоминал бы стол в трапезной монастыря, не будь он накрыт персидским ковром с изящным узором, поднял брови и невозмутимо продолжал:
— Как все мы знаем, император надеется обрести вечную жизнь. Теперь он хочет, чтобы я ему в этом помог.
— Жить вечно, — нараспев произнесло собрание. — Без конца, без конца.
— Но как? — спросил один из учащихся ешивы.
— С помощью Каббалы.
— Каббалы?! — эхом откликнулось собрание.
— И чтобы я не отказался, он решил сделать всю нашу общину заложниками. Он готов устроить резню, только бы принудить меня.
Люди в комнате содрогнулись, как одно тело.
— Итак, рабби… — Зееву снова показалось, что разговор зашел в тупик, — если вы не возражаете…
— В этом вся суть. Как вам хорошо известно, я никому не могу обеспечить вечную жизнь, а Йосель, желая спасти меня, спасти нас всех, сказал императору…
— Сказал? — вежливо переспросил Зеев.
— Написал. Ты же там был, Зеев Вернер. Йосель написал…
— Что он написал, что он написал?
— Если будете вести себя тихо, я расскажу.
Ветер налетал на деревянное здание, и казалось, что оно покачивается, как корабль в бурном море.
— Йосель написал, что хранители секрета бессмертия — мы все, что каждый член нашей общины хранит отдельный фрагмент тайны и если кому-то из нас будет причинен вред, секрет будет утерян. Таким образом Йосель пытался позаботиться о том, чтобы все мы остались в живых.
Ледяной дождь пробивал себе дорогу меж зданий Юденштадта, пригибая к земле высокую траву на кладбище.
— Не понимаю, — Зеев пытался сосредоточиться на текущих делах, но разум его оставался в замке.
«Я представляю: каждый из нас знает слово или букву».
Йохель мог думать только о Рохели. От тревоги его ладони стали влажными, и он с трудом удерживал мелок.
— Друзья мои, — признался раввин. — Вот что я хочу вам сказать. Когда я говорю, что у каждого из нас есть слово, которое можно передать императору, это в худшем случае ложь, а в лучшем — молитва. Кроме того, у этой затеи есть небольшой изъян… хотя нет — скорее большой. Как только кто-то из нас передаст свою часть секрета, он больше будет не нужен.
— Но если они захотят искалечить кого-нибудь или убить, можно будет пригрозить, что остальные совершат самоубийство, — разумно предложил Зеев. — Тогда все останутся живы.
