Книга чудес - страница 4

Зловещий кашель

Легкий страх закрался в сознание Тангобринда-ювелира, он слегка вздрогнул — и только; дело есть дело, к тому же он надеялся на лучшее. Тангобринд принес для Хло-хло мед и простерся перед ним ниц. Ах, до чего же он был коварен! Появившиеся из темноты жрецы жадно набросились на мед и тут же свалились без чувств на пол храма, потому что в принесенный для Хло-хло мед было подсыпано сонное зелье. И Тангобринд-ювелир взял Бриллиант Мертвеца, взвалил его на плечо и поспешил прочь от святыни. А Хло-хло, идол-паук, не сказал ничего, но, когда за ювелиром закрылась дверь, тихонько рассмеялся. Очнувшись, жрецы поспешили в потайную комнату с визирным отверстием в потолке. Посмотрев сквозь него на звезды, они вычислили гороскоп вора и остались довольны.

Тангобринд был не из тех, кто возвращается тем же путем, что пришел. Нет, он отправился по другой дороге, хотя в одном месте она была узкой и вела мимо паучьего леса и дома, который был Ночью.

Позади остались башни Мунга, нагромождение его балконов; в городе сделалось заметно темнее, когда Тангобринд унес бриллиант. Обратный путь не был легким. Тангобринд слышал за собой бархатные шаги, но не хотел верить, что это может оказаться как раз то, чего он боялся. Хотя инстинкт, выработанный ремеслом, подсказывал ему, что плохо, когда в ночи кто-то преследует тебя, несущего бриллиант, да к тому же самый большой, какой тебе удавалось когда-либо в жизни добыть. Когда Тангобринд ступил на узкую тропку, ведущую в паучий лес, Бриллиант Мертвецов, казалось, стал тяжелее и холоднее, а бархатные шаги послышались пугающе близко. Ювелир замедлил шаг.

Он взглянул через плечо — позади никого не было. Он внимательно прислушался — тишина. Тогда он подумал о том, как рыдает дочь Крупного Коммерсанта, чья душа пойдет в уплату за бриллиант, и улыбнулся, и решительно зашагал вперед. С другой стороны тропинки за ним бесстрастно наблюдала мрачная зловещая старуха, чьим домом была Ночь. Тангобринд, не слыша больше никаких шагов, приободрился. Он почти дошел до конца узкой тропинки, когда старуха равнодушно кашлянула.

Кашель прозвучал так зловеще, что его нельзя было не расслышать.

Тангобринд обернулся и сразу увидел то, чего страшился.

Идол-паук покинул свой храм. Ювелир тихо опустил бриллиант на землю и вытащил меч по прозванию Мышонок. И вот на узкой тропке начался поединок, который, казалось, вовсе не интересовал мрачную старуху, чьим домом была Ночь. С первого взгляда было понятно, что для идола-паука это была всего лишь страшная шутка. А для ювелира все оборачивалось серьезной опасностью. Он сражался, тяжело дыша, и потихоньку отступал по узкой тропке, но то и дело наносил страшные удары по податливому телу Хло-хло, и скоро Мышонок стал скользким от крови. Но наконец нервы ювелира не выдержали беспрерывного хохота Хло-хло, и, еще раз ударив мечом своего врага, он в страхе упал без сил у дверей дома, называвшегося Ночью, к ногам мрачной старухи, которая, издав свой зловещий кашель, больше не вмешивалась в ход событий. И вот те, чьей обязанностью это было, подобрали тело Тангобринда-ювелира, внесли его в дом, где на крюках висели два человека, и сняли того, что слева, и водрузили на его место дерзкого ювелира. Таким образом, Тангобринда-ювелира постигла судьба, которой он страшился, — это известно всем, хотя случилось давным-давно, и гнев враждебных богов с той поры несколько утих.

И только дочь Крупного Коммерсанта не ощутила никакой благодарности за свое чудесное избавление. Она решительно устремилась навстречу светской жизни, сделалась нарочито агрессивной, стала называть свой дом Английской Ривьерой, стеганую грелку на чайник расшила банальностями и даже не умерла, а скончалась в собственном особняке.

Когда я вышел к дому, где живет Сфинкс, уже совсем стемнело. Меня встретили радушно. И я, несмотря на то, что свершилось, рад был любому убежищу от зловещего леса. Я сразу заметил содеянное, хотя полог изо всех сил старался скрыть это. Само напускное радушие обитателей дома заставило меня отнестись к пологу с подозрением. Дева-Сфинкс была угрюма и молчалива. Я не собирался выпытывать у нее секреты Вечности или интересоваться ее личной жизнью, поэтому мне было, в сущности, нечего сказать и не о чем спросить. Но на все, что бы я ни сказал, ответом было угрюмое безразличие. Очевидно, она подозревала меня либо в том, что я пытаюсь дознаться тайн одного из ее богов, либо беззастенчиво любопытничаю относительно ее шашней со Временем. А может быть, она была просто погружена в мрачные размышления о содеянном.