— Ты?
— Я. Да ты пойми, там не важно было как, лишь бы диалоги сохранить. А действие — все равно какими словами. «Ее высокая грудь вздымалась…» и так далее. Короче, за три месяца написал я двадцать четыре книжки, по две в неделю. Сидел, как проклятый. К началу мая подготовили в печать, на последние деньги. Сидим, дрожим — либо пан, либо пропал. Наступает май, а сериала нет как нет. Отложили, падлы. Вот уже и июнь, пора деньги отдавать, а у нас — ни копья, жратвы купить не на что. Стали бандиты приходить, нехорошо, говорят. Знаем, говорим, господа бандиты, но ситуация такая вот и такая. Дайте нам еще один месяцок под грабительский ваш процент, а уж мы вам потом с лихвой. А бандиты говорят: вы, ребята, как видно, фишку совсем не просекаете, а она, между тем, такова. Если вы нам завтра же все бабки на бочку не положите, то мы, говорят, натянем тощие жопы ваших жен на ваши пустые головы, засунем туда же в качестве прокладки ваших детишек и получившийся бутерброд скормим свиньям пригородного совхоза «Путь Ильича». Давай-ка, Сева, еще по одной.
— Кошмар, — сказал Сева.
— Ага. В общем, выхода у нас не было, кроме как попробовать спрятаться. Но нас все равно нашли. Сначала Витеньку, а потом меня. И тут мне повезло больше, чем Витеньке. Мне просто сказочно повезло. Потому что в той команде, которая меня нашла, за старшего был наш сердечный дружок Пашка-Шварценеггер. Помнишь такого?
— Конечно.
— Вот и он меня вспомнил. Вспомнил и поручился своей светлой, хотя и немногословной головой. Вот, собственно, и все. В июле вышел сериал, а в сентябре я стал миллионером.
— А Витенька?
— Я же тебе объяснил: Витеньке не повезло. Исчез Витенька вместе с женой и двумя дочерьми. Как корова языком слизнула… — Сережка неприятно рассмеялся. — А может, свинья из совхоза «Путь Ильича».
Он снова разлил по стаканам.
— Как-то ты слишком гонишь картину, — сказал Сева. — Я много пить разучился.
— Ну так не пей, — разрешил Сережка и выпил сам. — А я вот, как видишь, глушу по-черному. Ночью не заснуть. Днем не проснуться. А если пьешь, то, вроде как, при деле.
— А кроме этого?
— А кроме… — Сережка сделал торжественное лицо. — А кроме — продолжаю свой нелегкий труд по производству дерьма и скармливанию оного всем слоям населения. У меня издательство, Сева. Маленькое, но свое. Специализируемся по мыльным операм. Русский народ любит оперов, особенно мыльных… — он расхохотался собственной шутке. — Параллельно подрабатываю пиаром, политтехнологиями… это ведь тоже разновидность мыльной оперы, как ты, может быть, знаешь.
Они снова помолчали.
— Знаешь, — задумчиво проговорил Сережка. — Мне ужасно жалко Витеньку, сам не знаю почему. Вот Клима не жалко, а Витеньку — да. Хотя я, поверишь ли, даже с женой его знаком не был и дочек тоже ни разу не видел. Он будто во мне поселился и живет… — он вдруг снова пьяно заржал. — И Витеньки кровавые в глазах…
— Разве ты виноват в его смерти? — холодея, спросил Сева.
Сережка пожал плечами, плеснул себе в стакан, выпил.
— Да, вроде как, нет… Но я его, типа, наследник, вот ведь какие пироги. Да и вообще. Все тут… — Сережка сделал неопределенный жест. — Все тут его наследники. Духовные, я имею в виду. Помнишь, как мы его называли в бригаде?
— Злобный Витенька.
— Вот-вот. Злобный. Ты тогда, небось, думал, что его злоба — аномалия какая… а он просто опередил свое время. Как Эйнштейн. Безымянный гений Витенька. Смешно, правда? И насчет мыльных опер тоже он просек. Он, а не кто-нибудь. Не я, мечтатель, не ты, интеллигент, не Клим, свихнувшийся на поисках истины и даже не тихий алкоголик Струков. Потому что суть этого народа — Витенька. Не мечты, не правдоискательство и не пьянка, а злоба и мыльные оперы. Мыльные оперы — раз! Злоба — два! Первое заменяет реальность. Второе — понятная реакция на расхождение желаемого с дейвств… с дейст… с действительным.
Последнее слово Сережка выговорил только с третьей попытки. Он был уже заметно пьян.
— Клим так не думал, — твердо сказал Сева.
— Клим! — Сережка презрительно фыркнул. — Клим! Клим — типичный пример чужого враждебного влияния. Ты сам подумай: где он ее искал, свою правду? Здесь, среди родных Перунов? Хрена! К вам подался, в Жидовию, извини за грубое слово…
