– Вот именно что в последний! Мне, знаешь, не безразлично, что здесь дальше будет! Я не для пришельцев стараюсь, чтоб им… Я всерьез воюю, хочу, чтоб здесь не двадцать миллионов погибло, а максимум два… – Берестин оборвал себя, нервничая, закурил, сломав две спички. – Глупость какая… – будто с удивлением сказал он. – Что это значит: «хочу, чтоб погибло два миллиона…»? Я хочу, чтоб вообще никто не погибал, хотя и понимаю, что так не бывает…
– Нет, ты точно переутомился. Ну сказал и сказал, мы ж тебя правильно поняли, – сочувственно покачал головой Новиков. – Когда мы с тобой по картам планировали, не во всем, оказывается, разобрались как следует. Тебе-то там, на передке, думать на перспективу, конечно, некогда было, а я находил возможность. Хотя и без компьютера. И вот чего надумал. Незачем нам сейчас резервы к тебе направлять и о контрнаступлениях мечтать. Ерунда получится, очень свободно можем все преимущества растерять. Как на юге в сорок втором…
– Так, идея ясна, а твои варианты? – Берестин сам не раз думал в этом направлении, но непосредственные заботы фронта и в самом деле не давали ему возможности размышлять о далеких стратегических перспективах.
– А очень просто. Кроме нас троих, здесь присутствующих, все остальные те же, кто и тогда воевал. И рядовые, и генералы… Никто выше себя не прыгает. Вспомни, как они в тот раз наступали. Если б по-грамотному, и немцев бы от Москвы не на сто-триста километров отбросили бы, а на пятьсот минимум, и потерь бы в два раза меньше понесли.
– Так и то, что сделали, было выше сил человеческих!
– А я разве спорю? И никого не хочу обидеть или принизить! И героизм был, и все прочее. А умения – не хватало. Дальше пойдем – харьковское наступление, крымское… а что потом? Напомнить или сам знаешь? Так и сейчас то же самое выйдет. Сил мы уже собрали достаточно, если по цифрам смотреть. А тактическая подготовка, а стратегия? Обороняться у нас получается, худо-бедно. А наступать – не знаю. Не справимся, снова кровью захлебываться будем, технику зря погубим. Немцы вон даже после Сталинграда и Курской дуги очень даже здорово нам давать умели. Сейчас – тем более. Не так я говорю?
– Так, – нехотя согласился Берестин. Он представлял, как может все получиться. Пусть даст ему Новиков сорок свежих дивизий. Необстрелянных, не знающих и не умеющих ничего, кроме как ударить в штыки на дистанции прямой видимости. Лобовыми атаками они смогут потеснить немецкие войска, заставить их перейти к обороне, но и только. В удобный момент какой-нибудь Клейст или Манштейн найдет подходящее место, танковым тараном пробьет фронт и снова пойдет гулять по тылам.
Войны немцы ни в коем варианте не выиграют, но лишней крови прольется море.
– Хорошо, согласен. И что ты изобрел?
– Да уж изобрел. С учетом того, что нас здесь не будет. Я хоть и не знал, когда нас устранят, но весь месяц последний только к этому и готовился. Смотри… – Он указал на карту Европы. – На твоем фронте оставим немцев и перейдем к позиционной войне. Спешить нам некуда. А все резервы, новые танковые армии, «катюши» и прочее сосредотачиваем на юге, от Винницы до Кишинева. И весной двинем через Венгрию, Румынию, Болгарию. Глубокий обход к Южной Германии, а потом из Прибалтики через Восточную Пруссию и север Польши… Тогда, глядишь, к сорок третьему войну и вправду можно выиграть без лишних жертв и в совсем другой внешнеполитической ситуации. А группой «Центр» в самый последний момент займемся, вот где настоящий котел получится, от Смоленска до Варшавы… Все ясно?
– В принципе красиво, – ответил Берестин, – а как на практике получится, думать надо…
– Вот пусть товарищ Марков остается здесь и думает, на то его главковерхом и назначаем… Наброски я заготовил, а на подробную разработку зимы ему хватит.
– Жаль только, что мы не узнаем, как все случится… Годик бы я тут еще посидел, – с сожалением ответил ему Берестин.
Ему действительно трудно было осознать, что с их уходом исчезнет вся сейчас существующая реальность, и генерал Марков, и новый Сталин, и еще два миллиарда человек, для которых история начала уже меняться, чтобы стать гораздо счастливее и правильнее, без пятидесяти миллионов напрасно погибших людей, без Хиросимы и Нагасаки, без холодной войны, без всего страшного, бессмысленного и жестокого, что однажды состоялось, но чего может и не быть, если все пойдет так, как они задумали и в меру сил пытаются исполнить.
