– Я доктор? Я знаю? – неожиданно вспомнил Воронцов одесское присловье. – По Антоновой схеме предполагается, что я вас перекидываю туда, когда парни будут на месте. То есть риск как бы исключен.
– Утешил. Если они не прорвутся, мы останемся здесь, только и всего. Отрадная перспектива… Может, Алексею нравится, а я свою рожу в зеркале уже видеть не могу.
– Ну, это ты зря. Смирение паче гордости, так, что ли? Вид у тебя очень даже ничего… Бравый.
К этому моменту Новиков сбросил зеленый армейский китель, который с началом войны стал носить вместо надоевшей серой «сталинки», подвернул рукава белой крахмальной рубашки и в узких синих бриджах и щегольских кавалерийских сапогах походил скорее на старорежимного казачьего полковника, чем на всем известные изображения вождя.
– Благодарю, – кивнул Новиков. – Посмотреть бы, что ты скажешь, наедине с данным персонажем оставшись, когда нас с Лешей здесь не будет… – С обычной прозорливостью он угадал болевую точку Воронцова. Дмитрий передернул плечами.
– Надеюсь, бог не выдаст, свинья не съест.
Берестин повернул верньер большого «Телефункена», стоявшего на столике в углу. Медленно разгорелся зеленый глазок, через шипение и треск разрядов вдруг отчетливо и чисто прорвалась музыка. Алексей поправил настройку. Комнату заполнили звуки «Сент-Луис блюза».
– Надо приказать, чтоб и наши радиостанции почаще приличные концерты передавали… – сказал Новиков, выходя из комнаты. Через минуту он вернулся с толстой красной папкой в руках, из которой торчали края и углы торопливо собранных со стола бумаг. – Тут у меня целая куча недописанных… – начал он, но Воронцов предостерегающе поднял руку, и Новиков замолчал.
Музыка прервалась, и диктор Би-би-си мягким баритоном начал читать сводку последних известий. После сообщения о действиях королевского флота и очередных налетах на Берлин он перешел к новостям с Восточного фронта.
Ссылаясь на германские и нейтральные источники, диктор говорил о том, что Красной армии, очевидно, удалось приостановить наступление противника на Смоленском направлении. В целом военный обозреватель Би-би-си оценивал обстановку как тяжелую, но не катастрофическую. Особенно было отмечено твердое и квалифицированное руководство войсками Западного фронта со стороны его командующего генерала Маркова. При этих словах Новиков одобрительно подмигнул Берестину, а Воронцов перевел столь лестную характеристику, потому что Алексей со своей школьно-вузовской подготовкой улавливал в передаче только отдельные слова.
Затем англичане сообщили, что на Балтике активизировались действия русского флота. Ударное соединение в составе двух линкоров, двух крейсеров, двух лидеров и десяти эсминцев подвергло бомбардировке Мемель, Пиллау и приморский фланг наступающих на Лиепаю немецких войск. По сообщению шведского радио, советские подводные лодки полностью парализовали морские перевозки между портами Германии и восточного побережья Швеции…
– Вот так, – удовлетворенно сказал Новиков. – Пусть знают, что в Маркизовой луже не отсиживаемся. А завтра и Черноморский флот свое слово скажет. Констанцу в щебенку размолотим, Плоештинские нефтепромыслы сожжем… Пусть тогда водой из кранов танки и самолеты заправляют.
– Кстати, поясни, если не трудно, почему вы тут втемную играть начали? – спросил Берестин, когда последние известия закончились и опять пошла музыка. Из «Серенады солнечной долины». – Мы договорились, ты сотню «катюш» обещал и пару армий из резерва.
– А мы тут с людьми посоветовались – неглупыми людьми – и решили не спешить…
– Решили! Вы тут решаете, а немцы через неделю к Смоленску могут прорваться! Ты бы видел, что на фронте творится! Гранатометов и то не дал, сколько нужно. И новых самолетов. Рычагов каждый день по полсотни машин теряет и на меня как на последнего трепача смотрит.
– Вот завелся… – с сожалением сказал Новиков. – У тебя, Алексей, началась профессиональная деформация. Ты слишком уж тесно отождествляешь себя с Марковым. Это для него такие вопросы и настроения естественны, а не для тебя. Тем более в последний день службы…
