После третьей рюмки, когда голову заволокло первым хмелем и словно разжалась напряженная, как пружина, душа, Марков вдруг спросил, глядя в глаза Погорелову:
– А что, если завтра – снова?
Тот понял его сразу, резко мотнул головой:
– Вот уж нет… голову об стенку разобью, а обратно – нет. Теперь я ученый… А еще слово скажешь – морду набью.
Утром Марков, наскоро перекусив остатками затянувшегося ужина, торопливо спустился вниз. Ему невыносимо захотелось поскорее пройти по улицам Москвы, ощутить, что все происшедшее не сон, не бред, что он снова человек и снова не из последних.
Провел рукой по щеке. Даже побриться было нечем. Ну ничего, можно зайти в хорошую парикмахерскую. Бритье, стрижка, компресс, одеколон «Красный мак»… С дрожью отвращения он вспомнил лагерные парикмахерские с одной на всех грязной простыней и вонючим мылом.
Идя вверх по улице Горького, он заново переживал свою встречу со Сталиным. Теперь она удивляла его своей явной бесполезностью. Стоило ли приглашать к себе освобожденного из заключения, чтобы обменяться с ним парой ничего не значащих фраз? Впрочем, ему, может быть, просто требовалось взглянуть на Маркова. Все он о нем знал, и доносы прочел, и личное дело, и материалы «суда», а вот наяву не видел. И захотел составить мнение, перед тем как принять окончательное решение.
Вполне возможно. От такого человека, как Сталин, можно этого ждать.
За годы заключения Марков думал о нем, наверное, каждый день. Старался понять смысл происходящего в стране, понять, зачем Сталину потребовалось то, что он делал. Он не мог согласиться с товарищами по лагерю, которые убеждали себя и других, что Сталин ничего не знает, верит Ежову, Берии, еще кому-то. Сказочка про доброго царя и злых придворных на новый лад. Если бы Сталин ничего не знал, он заслуживал бы еще меньшего уважения. Какова цена вождю, который, полагаясь на чье-то слово, позволил ликвидировать практически все руководство армии, вплоть до полкового звена? На это не пошел бы даже идиот. Не попытавшись разобраться, не встретившись лично ни с кем из тех, кто был с ним рядом еще с дореволюционных времен… Поверить в это совершенно невозможно. Вон, Николай Первый сам контролировал все следствие по делу декабристов и счел возможным казнить только пятерых…
В конце концов, у вождя, уничтожающего собственную армию, должен быть хотя бы инстинкт самосохранения. Но если он не дурак, то кто?
Марков увидел на левой стороне улицы вывеску небольшой парикмахерской. Через окно было видно, что зал пуст.
В зале стояло три кресла, но парикмахер – только один. Женщина лет под пятьдесят с желтоватым утомленным лицом. Как-то рассеянно она накрыла его простыней, спросила:
– Что будем делать? Постричь, побрить?
– Делайте все сразу. – Прикрыв глаза, он вновь погрузился в свои мысли.
Женщина работала очень умело и аккуратно, и Марков, кажется, даже начал задремывать, когда вдруг услышал ее голос.
– Извините, товарищ командарм, вы оттуда?
– Что? – не совсем проснувшись, вскинул голову.
– Осторожнее, я могу вас поранить… Я спросила – вы недавно вернулись оттуда?
Марков внимательно посмотрел на ее отражение в зеркале и догадался, отчего у нее выражение постоянной тоски и усталости, нездоровый, болезненный цвет лица.
– А у вас что, там кто-то есть? – спросил он.
– Да, муж. Полковник Селиверстов. Он преподавал в Военно-политической академии. Арестовали в тридцать девятом, дали десять лет… Меня уволили с работы, хорошо хоть здесь держат. Мне показалось, что вы только что вернулись в Москву.
– Неужели так заметно? – удивился Марков.
– Мне – заметно. Когда целыми днями выстаиваешь в очередях в приемной НКВД, разговариваешь с людьми, становишься очень наблюдательной ко всему, что относится к этой стороне жизни.
– Что ж, вы правы. Только вчера вернулся.
– Разобрались, полностью оправдали?
– Похоже, да…
– Господи, – женщина беззвучно заплакала. – Неужели все кончится? И мой Иван Егорович тоже вернется? А у него язва желудка… – Она испуганно оглянулась, хотя в зале по-прежнему никого не было. – Вы знаете, когда сообщили о смерти Берии, я сразу подумала: что-то должно измениться, не может быть, чтобы не изменилось…
