— Постой! Теперь я догадываюсь, о чем ты плакала. Помнишь, у Надсона? «Только утро любви хорошо…» У вас его не было. Правда?
— Не было, — звучит в ответ.
Этот голос так странен, так жалок… Точно раздвинулась высокая стена между ними. И Соня видит одинокую, непонятую душу женщины.
— Как жаль! Что может быть лучше поэзии первого сближения? Тут что-то обидное. Прости, Манечка. Но ведь все-таки по-своему он тебя любит?
— Нет… Соня… Нет!
Режущий душу, покорный и жалкий голос бросает Соню в холод.
— Как нет? Бог с тобой! Что ты говоришь? Разве… разве это делается без любви?
— Он меня не любит, Соня. Я это знаю. Я это чувствую. Я не умею… Не могу тебе всего объяснить… Но я знаю.
Долгая пауза. Маня глубоко и редко всхлипывает, как много плакавшее, обиженное дитя.
— Как странно! — говорит Соня шепотом. — Я думала, что ты счастлива!
Маня быстро садится на постели.
— О, да… да… Нет женщины счастливее меня, Соня! Не жалей. И не удивляйся! Объяснить это невозможно. Видишь ли? Я ничего… ничего не понимала до встречи с ним. Я не жила. Жило и наслаждалось мое тело, мои нервы, моя кровь. Но душа молчала. Как молчит цветок. А нынче… Когда он обернулся ко мне и взял мои руки… Ах!.. Мне казалось, что я умираю. Соня, Соня… Отчего у меня нет слов? Нет красок? Были минуты, когда мне казалось, что я сильнее его… что это мое маленькое дитя. Моя душа звучала, Соня… Ах? Все это не так вышло, как я мечтала. У меня были такие светлые мечты. Но. если ему нужно мое тело, пусть берет! Мне ничего не надо самой. Я думала только о нем. За его наслаждение я готова даже умереть.
— Ничего не понимаю! — с безнадежным жестом срывается у Сони. — О чем же ты плачешь опять?
— Оттого, что я люблю одна. Люблю его душу. Люблю его радость. А он любит только мое тело…
— Почему ж ты это знаешь? — допытывается с темной тревогой Соня.
Маня смолкает, спрятав лицо в подушку.
— А Штейнбах? — слышится через минуту робкий шепот.
Плечи Мани вздрагивают. Но она молчит.
— Ради Христа, ответь, Манечка!
— Соня! Мне тяжело вспоминать… Я хотела бы вычеркнуть его из моей жизни.
— Это ужасно!
После долгой паузы Соня настойчиво спрашивает:
— А Штейнбах любил тебя?
— Да… О, да… — словно вспомнив что-то, шепчет Маня тихо и нежно. — Он меня любил…
Через час они еще не спят. Обе взволнованные, обе разбитые.
Вдруг Соня, как бы продолжая разговор, спрашивает, глядя перед собой с сдвинутыми бровями:
— Маня… Скажи мне… Как ты узнала, что он тебя не любит?
И в ответ слышит загадочные слова:
— Я это поняла потом…
Утром Соня пытливо, с новым чувством отчуждения и зависти, вглядывается в черты подруги.
— Когда он придет, Маня?
— Не знаю… Я не спрашивала. Он не говорил.
С утра идет дождь. Девушки сидят наверху, в светелке. Маня бледна, но кажется спокойной. Соня Волна необъяснимой тревоги. — Маня… Он обещал на тебе жениться?
Маня оборачивается и глядит большими глазами. Соня внезапно выходит из себя.
— Ну, что ты смотришь? Что я сказала диковинное? Конечно, всякий порядочный человек в таких случаях женится.
— Я никогда не выйду замуж, — отвечает Маня.
— Ну, это дело твоих взглядов, конечно. Но он-то должен сделать предложение. Он-то не отрицает обряды. Напротив… Это религиозная натура.
— Ах, замолчи, Соня! Ради Бога! Не все ли равно? Я хочу только видеть его всегда. Мне хотелось бы быть его рабой… вещью, которой он касается руками. Я прислуге его завидую… его лошади… подушке его, на которой он спит. Соня… Он такой молодой еще, Соня И я молода. Мы с ним пара. Он зовет меня «Мари»… — задумчиво шепчет она. И нежно улыбается своим видениям.
Соня сбита с толку.
— Однако… что же из этого всего выйдет? Если бы хотя он любил тебя, Штейнбах…
Маня делает великолепный жест презрения.
— Если бы Штейнбах положил к моим ногам царство и пламенную любовь свою, а Нелидов обещал бы мне только нужду и унижения…
— Ты пошла бы за Нелидовым? — вскрикивает Сеня.
— О, да… О, конечно! Соня стоит растерянная.
Какая тайна жизнь! Какая тайна душа Мани! Темный колодец. Она не видит дна.
— Николенька, друг мой… Болен ты, что ли?
Анна Львовна сидит в кресле. На пышных седых буклях чепец. На ногах плед. Она зорко следит непотухшими еще глазами за своим Вениамином
