Николай Петрович замолчал. Загряцкий обмахивал шапкой свое потное, изредка дергавшееся лицо. Он волновался все сильнее.
— Так вы признаете, что по векселю должны были заплатить Фишеру пять тысяч через две недели?
— Я признаю… То есть, что же именно мне признавать? Ну, предположим, я не заплатил бы Фишеру, — я и в самом деле не мог бы, вероятно, ему заплатить в срок: что ж, вы думаете, он описал бы мое имущество? Платье мое продал бы с молотка, что ли?.. Ведь это курам на смех, господин следователь. Надо было знать Фишера, — для него пять тысяч были все равно, что для меня пять рублей. Скорее всего он просто забыл бы о сроке моего векселя. А в крайнем случае потребовал бы, чтоб я вексель переписал. И то больше по коммерческой привычке потребовал бы… Только и всего… Наконец, от смерти Фишера вексель ведь законной силы не теряет, вот ведь вы его нашли… Я вас прямо спрашиваю, господин следователь, что вы собственно хотите доказать?
— Об этом мы пока не говорим. Сейчас мне от вас нужны более подробные и точные сведения о ваших средствах. Вы сказали, что проживаете около трех тысяч в год. Меня удивляет, как вы могли сводить концы с концами при этом доходе и при том образе жизни, который вы, насколько я могу судить, ведете. Вы за квартиру сколько платите?
— Шестьсот рублей в год.
— Имеете прислугу?
— Имею, недорогую.
— Значит, на жизнь вам в месяц остается меньше двухсот рублей. Вы обедали в дорогих ресторанах.
— Не всегда в дорогих… Стол мне не стоит и ста рублей в месяц. К тому же, меня часто приглашают.
— Сто рублей в месяц на стол… Значит, на все остальное остается примерно столько же? Сюда входят и увеселительные места, и развлеченья, и платье, — вы хорошо одеты. Летом вы никуда не ездили?
— Ездил в Крым.
— Вот и в Крым вы ездили. Это все на сто рублей в месяц?
— Я бухгалтерии, господин следователь, не веду… Мне трудно вам представить точный бюджет, да еще сразу, без подготовки… Надо вспомнить и сообразить…
— Да, необходимо вспомнить, господин Загряцкий, это важный вопрос… Когда вы с Фишером посещали рестораны и увеселительные места, вы за себя платили?
— Иногда платил… Чаще за все платил он. Это так естественно при его богатстве и моих скромных средствах.
— Чаще он, но иногда платили и вы… Тоже, очевидно, из тех ста рублей?
— Я не скрываю, это бывало редко.
— Может быть, даже и никогда не бывало?
— Вы хотите сказать, что я жил на средства Фишера? Это неверно, господин следователь… И потом, если я жил на его средства, зачем же было мне желать его смерти?
— Вы говорите, что ездили летом в Крым. Вы там были один?
— Я не понимаю вопроса. У меня в Ялте было много знакомых.
— Я говорю не о знакомых… Госпожа Фишер была в то время в Ялте?
— Господин следователь, я категорически заявляю, что о госпоже Фишер я говорить не намерен и отвечать на инсинуации не буду.
— Я просил бы вас быть сдержаннее в выражениях, — сказал резко Яценко. — Вы говорите с должностным лицом и вас допрашивают по делу об убийстве, господин Загряцкий.
— Вы однако сказали, что допрашиваете меня как свидетеля! Сказали вы это, господин следователь? Что ж это?
— Предлагаю вам прямо ответить на вопрос, была ли госпожа Фишер в Ялте одновременно с вами?
— Ну да, была. Что с того?
— Вы жили в одной гостинице?
— Да, в одной, — и с нами еще сто человек.
— Вы вместе обедали?
— Иногда и вместе.
— Иногда и вместе…
Эти повторения последних слов допрашиваемого, не то в утвердительном, не то в полувопросительном тоне, входили в обычай Яценко: он замечал, что они, как и небольшие остановки после ответа, действуют на допрашиваемых.
— Когда вы обедали вдвоем, платила тоже чаще всего госпожа Фишер?
— Это неправда… Это неверно.
— Мы постараемся это выяснить… Оставим вопрос о ваших расходах и перейдем к вашим доходам. Итак вы зарабатываете около трех тысяч в год. Потрудитесь указать, как вы зарабатываете эти деньги.
— Коммерческими делами.
— Какими именно?
— Разными… Я был посредником, получал куртажные…
— Какие именно сделки вы совершали и для кого?
— Я так сразу не могу ответить на такой вопрос. Надо вспомнить…
— Вы не помните, чем вы занимались?
