Наташа не отпускает штакетину. Она видит, как Кижаев держит в руках блюдце, как дует, вытянув губы, чтобы чай поскорее остыл. И ей очень хочется подойти к крыльцу, постучать в дверь, не дожидаясь, распахнуть её настежь.
Войти и удивиться: «Кижаев, почему ты здесь? На этом стуле всегда сижу я…»
«Правда, Кижаев, она всегда здесь сидит», — скажет Бодров.
Кижаев нахлобучит шапку и уйдёт.
«Как я рад, что ты пришла, — скажет Бодров. — Я тебя очень ждал, Наташа. Ты похожа на Герду!.. Знаешь, мне надоел этот Кижаев».
«Тогда больше не пускай его», — скажет Наташа.
И Бодров её послушается:
«Хорошо, я его больше не пущу».
Наташа отодвигает штакетину пошире. Можно свободно пролезть в соседний палисадник, пойти по тропочке. Но Наташа не двигается.
«Это мой, мой стул», — твердит она про себя.
За занавеской очень весело. Кижаев рассказывает, наверное, что-то смешное. Бодров даже в ладоши хлопает.
«Хлопай! Хлопай! Вот сейчас придут родители — и вам с Кижаевым влетит: вы так уроки учите, да?»
* * *
Рядом слышны шаги и голос Ольги Михайловны:
— Петя, смотри! У нас Вася!
Чего это она так радуется: «У нас Вася!» Наташа отпускает штакетину.
— Наташа! Наташа! — зовёт бабушка. Оглядываясь на яркое окно, Наташа идёт к своему дому.
Хомячка Алёше принёс Прокоп.
Зашёл вроде по делу, повесил на вешалку тулупчик. Он часто заходит к Петру Николаевичу. И если того ещё нет, говорит: «Ничего, я подожду». Усядется на табуретку, достанет книжечку, карандаш и начнёт чего-то подсчитывать. А когда придёт Пётр Николаевич, они поговорят о стройке, какие нужно завезти материалы, и Прокоп уходит.
— Папы ещё нет, — сказал Алёша.
— А я нынче не к нему.
Прокоп прошёл в комнату и поставил перед Алёшей фанерный ящичек.
— Что это? — спросил Алёша.
— Зверь. Гляди-ка!
Прокоп отодвинул стенку ящичка. На сенной подстилке в нём сидел хомячок.
— Вон какой! Я ему провианту вволю насыпал! Смотри! Пузечко набитое.
Прокоп ласково поднял хомячка, и тот замер столбиком, прижав лапки.
— Смирно стоит, как на часах!
— Что же он ест? — спросил Алёша.
— Всё, что полагается: зерно, орехи. Всё в натуральном виде. Сушёную ягоду обожает.
Прокоп достал из кармана горсть сухих ягод.
— Вот ему добавочек!
Алёша осторожно погладил хомячка пальцем, и тот зажмурил черничные глазки.
Ольга Николаевна не отказалась от хомячка, но и не очень ему обрадовалась.
— Алёше, пожалуй, будет хлопотно, — сказала она, — нас весь день дома не бывает.
— А ты поди достань такого! С таким понятием! — возразил Прокоп.
Хомячок, сидя на его доброй ладони, быстро-быстро жевал, держась за свои щёчки.
— Ишь как уплетает!
Вот так и появился в доме Бодровых новый житель.
Живой лесной зверь…
— Приживётся или не приживётся? — беспокоился Алёша.
— А куда ему деваться? Сейчас зима. Сейчас ему за печкой одно спасение, — сказал Василий.
А когда Алёша рассказал, как хомячок грыз морковь, Василий не удивился.
— Подумаешь, морковь! Он в неволе и редьку будет хрупать.
— У вас тоже щегол. У вас тоже в неволе, — обиделся Алёша за хомячка. — Он же не знал, что его поймают!
— Дед щегла не ловил. Он его от вороны отбил. Наш щегол без хвоста. Ему бы на воле каюк! — сказал Василий. — Его наш кот и то цапнул. Он с дурью, щегол.
Василий постучал по ящичку. Хомячок юрк — и закопался в сене.
— Видал! Этот бы не пропал. Этот гладкий. Он от кого хочешь схоронится… По мне бы, — сказал Василий, — не надо никого ловить. Пусть бы жили в лесу и жили.
— В зоопарках тоже живут звери.
— И в зоопарке неправильно.
— А как же их изучать? Например, жирафа? — спрашивает Алёша.
— Если он живёт в Африке, пусть в Африке и изучают.
— Ты знаешь, — говорит Алёша, — мне мама в больнице читала книгу. Про учёных. Как они наблюдали львов — целую львиную семью. Там снимки…
— Книжка где?
— Мы спросим у мамы. Она скоро придёт.
* * *
Алёшина мама обёртывает книгу про львов в чистую бумагу.
— Я знаю, что ты аккуратен, — говорит она Васе, — но у меня такое правило.
— Я её ещё раз оберну, — обещает Василий.
* * *
Алёша с мамой сидят на скамеечке перед печкой.
— Ты знаешь, — говорит Алёша, — мы с Кижаевым решили: когда мы кончим школу, мы поступим в один институт.
