Роб открыл рот, но Карван вскинул руку, призывая к молчанию.
— Все это, конечно, не имело никакого значения. Много и много веков. Никто никогда не угрожал Гёбекли-тепе. Никто даже не знал, что там находится, — кроме езидов. Храм оставался погребен в древней земле. Но потом появились немцы, археологи со своими лопатами, землекопами и машинами, и принялись искать и рыть, рыть и открывать всем взорам. Для езидов обнаружение Гёбекли — ужасная вещь. Все равно что выставлять напоказ страшные раны. Это причиняет нам чудовищную боль. То, что схоронили наши предки, должно остаться схороненным; то, что на виду, должно быть спрятано и защищено. Поэтому мы, езиды, нанялись к Брайтнеру, стали у него работать и делать все возможное, чтобы остановить раскопки или хотя бы замедлить их. Но он не отступал. Продолжал расковыривать нашу рану…
— И потому вы убили Франца, а потом…
— Нет! — рявкнул Карван. — Нет. Мы не дьяволы. Мы не убийцы. Мы пытались напугать его, запугать вас всех, чтобы вы ушли оттуда. Но он упал. Так ему было суждено. Вот и все.
— А… Пульса Динура?
— Да. Да, конечно. И всякие беспорядки в храме. Мы старались… как это сказать?., воспрепятствовать раскопкам, остановить их. Но немец был таким целеустремленным. Он продолжал копать. Копать в Саду Эдема, Саду Кувшинов. Он работал даже по ночам. Произошел спор. И он упал. Я думаю, несчастный случай.
Роб начал возражать. Карван пожал плечами.
— Можете верить, можете не верить. Как вам будет угодно. Я устал лгать.
— Что это за череп?
Карван в который раз глубоко вздохнул.
— Не знаю. В Техасе я изучал свою родную религию. Я понял… структуру наших мифов, посмотрев на них со стороны. И я не знаю. Не знаю, кто такой Мелек Таус, и не знаю, что это за череп. Знаю лишь, что мы должны поклоняться павлину и черепу. И что мы никогда не должны раскрывать свои секреты. И что мы во веки веков не должны смешивать кровь с кровью неезидов, никогда не должны вступать в брак с иноверцами. Потому что вы — неезиды — нечисты.
— Этот череп… Он принадлежит животному?
— Не знаю! Поверьте. Я думаю… — Карван не без труда подбирал слова, — я думаю, что в Гёбекли-тепе что-то произошло. С нашим храмом в Эдеме. Что-то ужасное, десять тысяч лет назад. Если нет, то зачем было хоронить его? Зачем скрывать такое прекрасное место, если оно не стало местом позора или страданий? Должна быть причина, для того чтобы похоронить храм.
— Почему вы рассказываете все это? Почему сейчас? Почему мне?
— Потому что вы продолжили поиски. Не захотели отступить. Вы нашли кувшины с ужасными останками. Что это значило? Почему там оказались младенцы? Случившееся напугало меня. Слишком многого я не знаю. Все, что у нас есть, это мифы и традиции. У нас нет Книги, которая все объяснила бы. Давно уже нет.
Снаружи вновь послышались голоса. Там, похоже, прощались. К голосам присоединились звуки автомобильных моторов. По-видимому, народ стал разъезжаться из Лалеша. Робу хотелось записать слова Карвана, он: чувствовал прямо-таки физиологическую потребность занести услышанное на бумагу, но веревка по-прежнему стягивала запястья. Так что он смог лишь спросить:
— А какое отношение ко всему имеет Черная Книга?
Карван покачал головой.
— Да, конечно. Черная Книга. Что это такое? Я даже не уверен, что это вообще книга. Я думаю… какой-то ключ, нечто такое, что объясняло нашу великую тайну. Но ее у нас нет. Она исчезла. И остались… только волшебные сказки. И ангел-павлин. Достаточно. Я рассказал вам то, чего не должен говорить никому. Но у меня не было выбора. Мир отвергает езидов. Нас гонят и притесняют, называют дьяволопоклонниками. Что может быть хуже? Но если мир узнает правду, он, возможно, станет относиться к нам иначе. — Он глотнул минеральной воды. — Мистер Латрелл, мы хранители ужасной тайны, которую сами не понимаем. И все же мы обязаны молчать и защищать погребенное прошлое. Это наше бремя. Многовековое бремя. Мы — Сыновья Кувшина.
— И теперь…
— И теперь я отправлю вас обратно в Турцию. Довезем до границы, и можете лететь домой, а там расскажете о нас всему миру. Расскажете, что мы не сатанисты. Расскажете о нашем горе. Расскажете все, что захотите. Только без лжи.
