– Ты воды не слишком много выпила? Когда девчонки хлещут холодную воду кружками, это плохо сказывается на здоровье.
На людях я не такая трусиха.
– Нет, я отпила лишь глоток, и с меня довольно! Он весело смеётся.
– Странная ты девица, но отнюдь не глупая.
Мадемуазель Сержан ничего не понимает, но тревожные морщинки, собравшиеся у неё на лбу, постепенно разглаживаются. Она презрительно наблюдает, как я говорю дерзости её кумиру.
Я счастливо отделалась – он просто дурак! Дылда Анаис чует что-то подозрительное и, не удерживаясь, спрашивает:
– Наверно, он опять тебя осматривал, раз ты так разволновалась?
Но уж она-то из меня ничего не вытянет:
– Вот тупица! Говорю же тебе, я ходила на колонку. Малышка Люс, ластясь ко мне как встревоженная кошка, тоже решается задать вопрос:
– Клодина, душка, скажи, для чего он потащил тебя в коридор?
– Во-первых, я тебе не душка, а во-вторых, это не твоё дело, заруби себе на носу. Ему надо было проконсультироваться со мной относительно унификации пенсионных пособий. Так-то!
– Ты со мной никогда не делишься, а я тебе всё рассказываю!
– Что «всё»? Больно мне надо знать, что твоя сестра не платит ни за свой, ни за твой пансион, что эта олимпийская богиня осыпает её подарками, что у неё шёлковые юбки, что…
– Замолчи, прошу тебя. Если узнают, что я тебе это рассказала, мне не сносить головы!
– Тогда не приставай с вопросами. Будешь умницей – подарю тебе свою красивую линейку из чёрного дерева, обитую медью.
– О, ты такая добрая, так бы тебя и поцеловала, да ты рассердишься.
– Ну хватит. Завтра получишь линейку, если я не передумаю!
…Дело в том, что страсть к канцелярским товарам во мне утихает – это очень плохой признак. Все мои подружки (и я сама в недавнем прошлом) сходят с ума от «школьных принадлежностей», мы разоряемся на тетради из бумаги верже, серебристые обложки, карандаши из розового дерева, лаковые пеналы, в которые можно смотреться как в зеркало, ручки из оливкового дерева, линейки из красного и чёрного дерева вроде моей – с четырьмя медными рёбрами: при виде этой роскоши пансионерки, которым такая линейка не по карману, бледнеют от зависти. Ходим мы с большими адвокатскими портфелями, но одни щеголяют настоящим тиснёным турецким сафьяном, другие довольствуются подделкой. И если девчонки (и я тоже) к Новому году не переплетают учебники в яркие обложки, то лишь потому, что учебники им не принадлежат. Они – собственность коммуны, которая великодушно предоставила нам учебники с условием, что мы вернём их школе, когда покинем её навсегда. Поэтому мы терпеть не можем эти казённые книги, не чувствуем их своими и проделываем с ними самые ужасные вещи. На них вечно обрушиваются странные непредвиденные беды. Один мой учебник как-то зимой сгорел в печке, на другой почему-то сплошь и рядом опрокидывались чернильницы. Эти учебники прямо-таки притягивают к себе несчастья. После каждого события, наносящего урон злополучным казённым пособиям, мадемуазель Лантене начинает причитать, а мадемуазель Сержан разражается суровыми попрёками.
Люди добрые, до чего женщины глупы – дуры набитые (что девчонки, что женщины – один чёрт!). Подумать только, после «преступных поползновений» пылкого Дютертра я испытываю нечто вроде смутной гордости! Подобный факт отнюдь не делает мне чести. Но понять это нетрудно, я говорю себе: «Раз этот тип, знавший уйму женщин и в Париже и ещё невесть где, находит меня привлекательной, значит, я действительно не уродина». Это тешит моё самолюбие.
Я подозревала, что выгляжу неплохо, но как приятно получить этому подтверждение. Кроме того, мне приятно обладать тайной, о которой не догадывается ни дылда Анаис, ни Мари Белом, ни Люс Лантене – вообще никто.
Наставницы великолепно нас вышколили: все девчонки, включая третью группу, прекрасно усвоили, что ни в коем случае не следует лезть на переменке в класс, где закрылись наши учительницы. Однако дрессировка удалась не сразу. Раз сто, если не больше, кто-нибудь из учениц ненароком входил в класс и натыкался на нежную парочку. А бесстыдницы то обнимались, то увлечённо шушукались, и малышка Эме столь непринуждённо восседала на коленях у мадемуазель Сержан, что даже самые глупые девчонки терялись и, заслышав грозное «Ну что вам ещё?» директрисы, спасались бегством, устрашённые сурово нахмуренными бровями. Подобно другим, я частенько врывалась в класс, иногда даже нечаянно: поначалу красотки вскакивали при моём появлении, прерывая страстное объятие, и делали вид, что, поправляют друг другу причёску, но потом они перестали меня стесняться. Тогда и мне это наскучило.
