Он очнулся, сидя на жестком деревянном стуле, в окружении каменных стен. Перед ним горело несколько свечей, и когда он попытался открыть глаза, свет пронзил его голову спицей мучительной боли. Каден застонал и снова закрыл их. Он не знал, где находится, но когда к нему вернулось воспоминание о совершенном на него нападении, он напрягся, готовясь бежать или драться. Его руки и ноги не были связаны, и сквозь щелочки между веками он попытался определить, где дверь. Вряд ли его могли унести далеко. Он по-прежнему находился в Ашк-лане – доказательством тому были неровные гранитные стены. Может быть, если он…
– Нам пришлось потрудиться, чтобы принести тебя сюда без шума. Прошу, веди себя тихо, иначе все наши усилия пойдут насмарку.
Этот голос, сухой и жесткий, как дубленая кожа, был ему знаком, хотя в первые мгновения ему не удалось понять, откуда.
– Ума не приложу, что такого сложного в послушании, что оно с таким трудом дается молодым? – продолжал голос.
«Настоятель!» – вздрогнув, понял Каден и, невзирая на боль, попытался снова открыть глаза.
Он сидел посередине кельи Шьял Нина – скромной однокомнатной хижины, в которой Нин с Таном несколькими неделями раньше раскрыли ему тайну «кента». Нин спал в келье в спальном корпусе, как и остальные монахи, однако было известно, что он часто засиживался допоздна в своей келье, когда был занят важными делами. Как правило, приглашение в келью настоятеля не предвещало ничего хорошего, а сейчас их встреча начиналась в гораздо худших обстоятельствах, чем обычно. Впрочем, у Кадена так сильно болела голова, что он едва мог соображать, что происходит.
В очаге теплился слабый огонек, но это было единственной приветливой деталью в комнате. Нин сидел за пустым деревянным столом, подперев подбородок сложенными домиком пальцами и устремив на него пристальный взгляд своих темных глаз, словно Каден был каким-то доселе невиданным экземпляром белки, попавшимся в одну из его ловушек. В нескольких шагах от стола стоял Рампури Тан, уставившись в ночь сквозь маленькое окошко. Он пока что не произнес ни слова, даже не посмотрел на своего ученика, и Каден почувствовал, как его живот сжимается в комок, – неприятное ощущение, учитывая, что в голове по-прежнему грохотало, а ноги словно превратились в воду. Он снова застонал, но тут же подавил стон, повинуясь силе привычки: это не принесло бы ему сочувствия со стороны старших монахов.
– Акйил… – слабо проговорил он, тут же обнаружив, что его рот словно бы продраили суровым сукном. Его друга в комнате не было. – Где Акйил?
– Его здесь нет, – ровным тоном отозвался настоятель.
В обычных обстоятельствах Каден заскрипел бы зубами, молчаливо негодуя на такой ответ, но тут в его памяти всплыли найденные ими ножи, а затем и воспоминание о руке, зажавшей ему рот, не давая дышать…
– Торговцы! – вымолвил он. – Они…
«Что они? – спросил он себя. – Привезли с собой ножи?» Как он собирался объяснить тот факт, что они с Акйилом рылись в личном имуществе приезжих?
– Кто пытался нас убить? – спросил он вместо этого. – Вы их поймали?
Настоятель отвел глаза и принялся смотреть на неизвестную точку над левым плечом Кадена. Рампури Тан, не поворачиваясь от окна, тряхнул головой. Каден переводил взгляд с одного на другого, однако ни один из них, по-видимому, не собирался ничего говорить.
