– Итак, – наконец-то произнес он, – какие новости из большого мира?
Пирр усмехнулась. Из них двоих она выглядела гораздо более словоохотливой.
– Моряки гоняют пиратов, солдаты дерутся с ургулами, на Пояснице по-прежнему жарко, а во Фрипорте по-прежнему холодно, так что заниматься любовью можно только в меховой одежде. – Она перечисляла все это с видом женщины, которая во всем мире находит нечто веселое, как если бы он существовал исключительно для ее забавы. – Матери молятся Бедисе, шлюхи – Сьене, пивовары разбавляют сусло водой, а честные женщины по-прежнему умирают в нищете.
– А вы? – спросил настоятель с доброжелательным кивком. – Вы честная женщина?
– Моя жена? Честная женщина? – фыркнул Хакин, показывая на ее перстни, сверкавшие драгоценными камнями в свете свечей. – Она слишком любит роскошь, чтобы быть честной.
– Дорогой, – отозвалась купчиха, поворачиваясь к мужу с уязвленным видом, – этак ты заставишь добрых братьев поверить, что к ним забрался волк, чтобы похитить их овец!
Эти слова задели за живое, и Нин поставил чашку на стол, прежде чем задать следующий вопрос:
– А не попадалось ли вам что-либо необычное на вашем пути к монастырю?
– Необычное? – Пирр рассеянно покрутила на пальце одно из колец, раздумывая над вопросом. – Да нет, ничего необычного, если не считать количество сломанных колесных спиц: на дорогах такого за месяц не увидишь. Нам самим пришлось оставить свою повозку на полпути внизу, поскольку мы никогда бы не втащили ее по этой козьей тропе, которую вы зовете дорогой!
Она подозрительно сощурилась:
– А что вы имели в виду, говоря о необычном?
– Может быть, животное? – подсказал Нин. – Какой-нибудь хищник?
Пирр взглянула на мужа, но он лишь пожал плечами.
– Нет, ничего, – повторила она. – А что, нам есть о чем беспокоиться? Я слышала, что вы здесь у себя в горах разводите скалистых львов размером с небольшую лошадку.
– Нет, это не скалистый лев, в этом мы совершенно уверены. Какой-то хищник в последнее время нападает на наши стада. А несколько недель назад он убил одного из наших братьев.
Несколько монахов заерзали на своих скамьях. В длинном очаге обрушилось прогоревшее полено, подняв фонтан искр. Пирр откинулась на спинку кресла и глубоко вдохнула. Каден зафиксировал изображение и всмотрелся в него более пристально. Женщина должна была бы выглядеть испуганной тем, что услышала; по меньшей мере растерянной и встревоженной. В конце концов, они с мужем провели почти весь день – даже дольше, если с ними была еще повозка, – взбираясь по тем самым тропам, где был убит Серкан. Даже если она была способна защитить себя и свои товары от грабителей и разбойников (что казалось маловероятным, учитывая ее возраст и поврежденную ногу), ей следовало бы выказать хоть какое-то беспокойство при известии о том, что в горах бродит неведомый хищный зверь, убивающий людей наряду с животными.
Нет, разумеется, она приложила некоторое усилие, чтобы выразить на лице озабоченность: ее губы поджались, лоб нахмурился. Но и здесь не хватало чего-то существенного. Где расширенные глаза, где невольный взгляд в сторону мужа, который показал бы, что она действительно испугана? Где хотя бы удивление?
– Как ужасно, – проговорила Пирр. – Искренне сожалею о вашей утрате.
– Те из нас, кто живет во впадине ладони Пустого Бога, не имеют страха перед Ананшаэлем.
Пирр поджала губы и взглянула на мужа скептически.
– Наверное, поэтому я и не стала монахиней.
– Ты не стала монахиней, потому что у тебя есть сиськи и ты любишь, чтобы мужчины на них смотрели, – отозвался тот.
– Тысяча извинений! – прервала его Пирр, поворачиваясь к настоятелю с выражением ужаса на лице. – Мой муж провел несколько месяцев в дороге, где ему не с кем было разговаривать, кроме меня, и иногда забывает следить за своей речью.
– Извинения не требуются, – отозвался Нин, хотя его лицо несколько посуровело.
– Говоря по правде, – продолжала Пирр, – я как-то чересчур привязана к этой своей жалкой жизни. На самом деле не очень понятно почему. Все, что в ней есть, – это дороги, переваренный рис на ужин, ночевки под дождем, недоваренный рис на завтрак и опять дороги.
